Обман

Потому что рядом именно тот мужчина, с которым я буду сама собой и даже через миллион лет в ответ на любой мой фокус или глупую шутку, или резкую насмешку он лишь улыбнется и скажет: «Хватит бодаться, козочка, сточишь рожки». Потому что вот такие мы — два сапога пара, даже если со стороны может показаться, что я выбрала недостойного мужчину.

Я выбрала живого мужчину. Потому что мне не нужно что-то лучшее, что-то машинальное и не совершающее ошибок. Я с таким рехнусь просто, через месяц утону в болоте от скуки. Ну и, наверное, я не так чтобы взыскательна. Достаточно того, что я вижу наших совместных детей и точно знаю, что буду много раз умиляться, как Марик носится по дому с перепуганным лицом, потому что «на этот раз тебе придется снимать подгузник». И как с гордостью придет на детский утренник, встанет в первый ряд и будет с глупой улыбкой махать нашей бойкой маленькой девчонке с косичками и в короне из фольги и новогодней мишуры.

Мне достаточно того, что этот мужчина такой, как есть.

Лучших пусть забирают другие.

— Между прочим, Червинский, — я выкручиваюсь из его рук и за край рубашки тяну его с пирса, прямо на пляж, подальше от посторонних глаз. — Приехать на теплые острова и не заняться сексом на песке — это преступление, которое касается отлучением от постели на две недели.

Марик сглатывает, когда я останавливаюсь и в каком-то диком порыве осторожно прикусываю его шею над тем местом, где кадык выпирает из-под кожи и в этот самый момент нервно дергается.

— Только, говорят, песок потом придется выковыривать из самых неожиданных мест, — продолжаю подливать масла в огонь, немного поведя плечом, чтобы ткань сама сползла вниз.

Теперь она держится только на возбужденных сосках, и Марик, разглядывая меня тяжелым безумным взглядом, бормочет:

— Я готов пожертвовать свою спину и задницу, Молька, если ты разденешься прямо сейчас.

Тоже мне условия.

Кошка во мне довольно потягивается и начинает беззвучно мурлыкать, пока я, подхватывая внутренний ритм, немного виляю бедрами, позволяя платью соскальзывают все ниже и ниже, пока оно не опускается к моим ногам белым подобием морской пены.

Мне нравится, как Червинский на меня смотрит, и как его зрачки становятся еще шире, затягивая меня в самую грязную и самую желанную игру на свете. Нравится, как он вздяхает, разглядывая мою грудь и живот, и развилку между ног.

— То есть ты знала, что так будет? — уточняет он с заметным низким хрипом, явно намекая на полное отсутствие белья.

— Упссс! — Старательно разыгрываю удивление и даже прикрываю рот ладонью. — Трусики остались где-то там.

— Напомнишь мне, чтобы я отыскал их, когда удовлетворю свою женщину… несколько раз.

— Дважды как минимум, — озвучиваю обязательную программу, и мы одновременно притягиваемся друг к другу как магниты.

Врезаемся друг в друга с почти металлическим звуком, сплетаемся руками, присасываемся губами в каком-то очень непонятном и жадном подобии поцелуя.

Собсвтенническим жестом Марик укладывает ладони мне на ягодицы, сжимает, плотоядно ухмыляясь в ответ на мой вздох и почти не возражает получить за это крепкий укус в плечо. Его кожа под моими губами — эксклюзивный сорт лакомства: терпкая, дымная, как будто он прошел сквозь влажный полынный туман, и я капли кончиком собираю драгоценные капли.

Мы молча падаем на песок, и я оказываюсь под Мариком: безвольная, расплющенная, способная лишь нервно хихикать, когда мы в две пары рук не можем выудить его из рубашки. В конце концов Червинский распрямляется на коленях, просто разрывает упрямую одежду и треск ткани наполняет меня похотью.

Не хочу я сегодня милого секса на пляже. Может быть, когда мы трахнем друг друга как пара полоумных, раздумаю и дам шанс, а пока что…

— Ты собираешься меня трахать, мужчина, или и дальше будешь позировать всеми своими «кубиками»? — Я намеренно шире раскидываю ноги, сгибаю их в коленях и забрасываю одну ему на плечо, подтягивая к себе.

— Ты даже не представляешь, как сильно я собираюсь это сделать, — рокочет мой персональный сексуальный гром, и я натягиваюсь болезненным нервом, когда его язык щелкает по моему воспаленному от возбуждения соску.

Он за секунду перехватывает мои руки, не дает притронуться к себе, берет в заложницы и заводит их за голову, словно готовится распять. Я сопротивляюсь лишь мгновение, чтобы добиться идеального хвата на моих запястьях — и сдаюсь на милость победителя.

— Могу делать это вечность, — с дьявольской улыбкой хвастается Марик, обхватывая губами мою напряженную грудь, сжимая их вокруг соска до моего длинного стона.

Мне плевать, что нас могут услышать или увидеть.

Эта луна, этот океан и этот песок созданы для секса, а не для картины руки неизвестного художника.