Обман

Во время быстрой прогулки с Уильямом и собачками – по холмистой равнине, к Рейгейтскому омнибусу, – Элиза заметила, что им навстречу по тропинке шагал джентльмен. Вокруг на многие мили не было ни души, да и погода стояла ненастная: шарфы, фалды, оборки платья и ветви так и метались под порывами ветра. Мол и Пол гонялись за кружившими в воздухе листьями, Уильям еле поспевал за ними неуклюжей рысцой, задыхаясь и постанывая. И он не заметил пристально глядевшего на него мужчину, мимо которого пробежал и кого, похоже, не узнал. Элиза шла медленнее, платье не давало ей свободы движения. И она сразу узнала мужчину.

– Мистер Чапмен! Я миссис Туше. Сколько лет прошло. Вы же Эдвард Чапмен, да? Из «Чапмен энд Холл»?

Но тот повернулся и, раскрыв рот, смотрел вслед Уильяму, скрывшемуся вместе с собачками за косогором.

– Мы много раз встречались в Кенсал-Лодже.

Чапмен повернулся к ней, явно изумленный.

– Миссис Туше! Из Кенсал-Лоджа. Ну, конечно. Старые счастливые деньки. Было живенько! Хорн и Крукшенк, Маклиз и Кенили и прочие, все за одним столом… В странном месте мы встретились! Вы здесь… на отдыхе?

Миссис Туше тактично рассказала ему про изменившиеся обстоятельства. Она увидела, что он надеялся услышать от нее определенные слова и фразы: «мы с мужем», или «я с нашими детьми», или, «я, слава богу, с внучкой». Но она могла лишь разочаровать его.

– Что ж, тут очень красивые места. Хотел бы я сам тут обосноваться. Но Лондон трудно покинуть. Хотя я ушел на покой, еще в прошлом году. Мой кузен Фредерик занял мою должность в фирме. Хотя, как я понимаю, он еще нуждается в моей помощи, или я себя в этом убеждаю.

– Несомненно, нуждается! Дела в издательстве идут хорошо, мистер Чапмен?

– Как всегда, благодаря в основном нашему старому другу Диккенсу. Еще один завсегдатай Кенсал-Лоджа! И не забудем мистера Теккерея – хотя, сказать по правде, его всегда было легко забыть… Но я… я должен спросить: этот человек, что прошел мимо меня, это Гаррисон Эйнсворт? С бакенбардами?

– Это мой кузен, да! Я живу в доме кузена. Все еще живу. Простите, что он не остановился. Он, боюсь, мало что замечает вокруг. Постоянно погружен в свои мысли. Как и многие писатели, хотя кому, как не вам, это хорошо известно, мистер Чапмен, то есть, я хочу сказать, ведь вы в своей жизни имели дело со многими писателями!

Миссис Туше поймала себя на мысли, что тараторит. Она начинала тараторить, когда была чем-то озабочена, и ничто не делало ее более озабоченной, чем подозрение, что собеседник, особенно мужчина, считает ее объектом, достойным жалости. Она еще раз обернула шарф вокруг шеи и закрыла рот с намерением больше не проронить ни слова.

– Подумать только! Гаррисон Эйнсворт…

Но миссис Туше стало предельно ясно, что мистер Чапмен на самом деле хотел сказать: «А я думал, он уже умер».

17. В гостях у Гилберта

Поездка в Рейгейт была долгой и скучной. Несколько раз миссис Туше подумывала рассказать о своей случайной встрече на холмах. Но эта перспектива заранее ввергала ее в глубокое уныние. Фамилия Чапмен лишь вызвала бы у Уильяма вереницу меланхоличных размышлений. Для нее было облегчением оказаться наконец в уютном коттедже Гилберта – доме, который построили слова в ту пору, когда слова Уильяма еще могли что-то строить, – и она уселась около горящего очага, ни о чем не думая, кроме лежавшей у нее в руках ладони Гилберта, от которой поднимались кольца пара, а сидевший рядом Уильям читал вслух томик Дефо. На столешнице буфета стояли пироги и кексы, испеченные миссис Макуильям, женой жившего по соседству фермера, и сияли красные кирпичные плиты пола, вымытые дочерью Макуильяма, приходившей каждый день прибраться в доме и развести огонь в камине.

Хотя Гилберт не умел ни осмысленно говорить, ни читать, ему явно нравилось слушать повести и романы. Больше всего ему нравился «Робинзон Крузо». Он радостно улюлюкал и щипал себя за бакенбарды, особенно в сцене с каннибалами. Его столь сильные эмоциональные реакции лишали Элизу возможности выразить свои чувства. Но зачитанный сегодня эпизод был лишен приключений, и Гилберт притих. В наступившей тишине Элиза вдруг ощутила укол всепоглощающего острого чувства одиночества. Это было болезненное и требовавшее глубокого осмысления ощущение, оказавшее на нее безжалостное воздействие, заставившее ее подумать, что одиночество только и было ей ведомо всю жизнь. Последствие того, возможно, что старухи называли «Переменой». Особой женской формой заблуждения. Того, чему нельзя доверять, но чего, по-видимому, невозможно избежать, оно знаменовало, по мысли миссис Туше, заключительную преграду в дамских скачках с препятствиями:

Унижения девичества.

Отъединение красивого от простецкого и уродливого.

Ужас девства.

Испытания брака и деторождения – или их отсутствия.

Утрата той самой красоты, вокруг которой, как кажется, вращается весь мир.

Перемена в жизни.

Какой же странной жизнью живут женщины!