Обман

– Мамино платье! – прошептала Фанни – самая старшая и самая язвительная из его дочерей, обращаясь к практичной Эмили и вечно обиженной Энн-Бланш, которая начала тихо плакать. После кончины их матери одной из первых обязанностей миссис Туше – после того, как она вошла в семейный круг Эйнсвортов, – было аккуратно упаковать каждое платье покойницы в тонкую хрустящую бумагу и сохранить для дочерей Эйнсворта, когда в один прекрасный день они смогут их носить. Эти платья и через тридцать лет можно было не слишком сильно переделывать, чтобы они оставались модными. Но сидели платья хорошо только на Френсис. Первая миссис Эйнсворт была худенькая, светловолосая. Элегантная. В этом платье. Во всех платьях. И думая о первой их хозяйке, любимой, давно умершей женщине, которой никогда не вручали кусок бекона, Элиза смогла выдавить из себя подходящие в этой ситуации слезы.

8. Сестры Эйнсворт

Вернувшись в дом, новобрачная отправилась укладывать Клару спать. Вернулись воспоминания о поминках по усопшей. Это все из-за тишины в гостиной, нарушавшейся лишь стонами и трясучкой Гилберта. Элиза пыталась подавить возникшее раздражение. Она практически вырастила этих девочек, она их любила. Почему они никак не могут выйти замуж? Это единственное, о чем их всегда спрашивали. Только самой младшей, Энн-Бланш, это удалось – и то недавно: в почтенном возрасте тридцати семи лет она вышла за мужчину фактически без всякого состояния. Фанни и Эмили жили в Рейгейте вместе с Гилбертом, за которым ухаживали. И тем не менее обе были красавицы – в свое время, – и все их обожали. Что-то в их жизни не складывалось.

Энн-Бланш плакала. Эмили заварила чай. Фанни наконец собралась с духом и начала задавать недвусмысленные вопросы, не утруждая себя сокрытием их финансовой подоплеки. Что, в конце-то концов, решили насчет старого манчестерского дома дедушки и бабушки? Продали – с убытком. Сказать по правде, Уильям был также вынужден продать – полгода тому назад – и Бич-Хилл, их загородное имение. А «Бентлиз мисселлани» он только что продал мистеру Бентли. По сути дела, они уже не могли позволить себе и дальше жить в Лондоне.

– Но насколько мне известно, он начал новый роман для журнальной публикации? – запальчиво произнесла Эмили. – «На южных морях».

Роман, о котором она вспомнила, его двадцать шестой, на самом деле назывался «Пузырь Южных морей[11], повесть о 1720 годе». Его публиковали частями в еженедельном журнальчике «Боу беллз», но в 1867 году не нашлось никого, кто бы им заинтересовался и стал читать – даже Элиза, в чьем распоряжении была его рукопись.

– Ааарррууу, – замычал Гилберт и затряс головой. – Гугга-вууу.

– Шшш… Все хорошо! – Уильям нежно потрепал старика по щеке. – Никто не сердится, братик. Мы просто обсуждаем, что лучше для нас всех.

Для миссис Туше далеко не лучшим вариантом был бы переезд Фанни и Эмили вместе с ними в западный Сассекс, но только сейчас она поняла, сколь неизбежной была перспектива этого события. И словно предвосхищая его, в гостиную вбежала Сара со следами угольной пыли на носу, облаченная в свое старое домашнее платье, – теперь ее обширная грудь наконец-то высвободилась из тесных оков платья предшественницы.

– Ой, вы не представляете, что мне сейчас рассказал мальчишка-угольщик! Мамаша Тичборна только что окочурилась! Об этом напечатано в газетах. Скажите мне на милость: и кто теперь поверит этому жирному ублюдку?

9. «Я – писатель»

Когда миссис Туше в первый раз вызвали помочь девочкам Эйнсворт, они еще были слишком малы, чтобы об этом узнать. Фанни было три года, Эмили только год, а Энн-Бланш еще ходить не умела. Их молодая мама, никогда не отличавшаяся силой и здоровьем и все последние годы целиком поглощенная заботами о трех дочках, обратилась к Элизе за помощью. Ее молодой муж уехал в Италию. Почему он уехал в Италию?

«Я не могу точно тебе сказать; я ничего не смыслю в литературе и не понимаю его объяснений, которые слишком уж литературные. Все надеялись, что он пойдет по стопам отца, то есть займется юриспруденцией, станет, как и он, лицензированным адвокатом. Мой отец пытался сделать из него книготорговца и издателя, но у Уильяма душа не лежала к этому занятию. В прошлом месяце, потерпев массу неудач, он решил вовсе покончить с этим. И я полагала, что он вернется к юриспруденции. Но он всех нас удивил и уехал в Италию. Он говорит, ему уже почти 25, и ему нужно увидеть красоту и писать.