В восемнадцать лет он прислал свой первый сборник рассказов. Он не мог знать, что «Декабрьские рассказы» прибыли в день самого беспросветного отчаяния и печалей Элизы – сказать по правде, она даже подумывала, что это будет последний день в ее жизни. В качестве эпиграфа Уильям взял знаменитую строчку сэра Чидика Тичборна, неудавшегося убийцы королевы-девственницы[13], заблудшего мученика истинной веры… Как всякая добропорядочная выпускница католической школы, Элиза многократно читала эти строки на протяжении многих лет. И никогда не сомневалась в том, сумеет она выжить или нет:
Моя весна – зима моих невзгод; Хмельная чаша – кубок ядовитый; Мой урожай – крапива и осот; Мои надежды – бот, волной разбитый. Сколь горек мне доставшийся удел: Вот – жизнь моя, и вот – ее предел.
Она выжила. Трясущимися руками она взяла шнурок, который до этого опробовала на длину и прочность, и снова продела в штрипки мужниного халата. Если уж старого Тичборна могли повесить, выпотрошить и четвертовать, а его внутренности протащить по улицам елизаветинского Лондона, но при этом его бессмертная душа осталась неубиенной, то уж и миссис Туше была способна сохранить свою бессмертную душу, невзирая ни на какие ее страдания.
Прошло еще немало времени, прежде чем она взяла в руки эту книгу. Но она всегда предпочитала повести стихам, поэтому, стоило ей раскрыть этот томик, она прочитала с первой до последней страницы. В его стиле мало что изменилось. Молния по-прежнему «сверкала в небесах яркими всполохами», надуманные убийства случались безо всяких веских причин, могилы разверзались, привидения шатались по ночам, все совершали абсолютно нелепые поступки и говорили несуразные слова, все женщины, похоже, страдали помрачением ума, одежда и мебель описывались в мельчайших подробностях, а кровь либо «стыла в жилах», либо била фонтаном. Но! Пав духом и отчаянно желая познать мир вне пределов своего существования, она буквально утонула в этих страницах. И поймала себя на том, что впервые за много месяцев улыбнулась, прочитав описание некой Элизы, загадочной черноволосой женщины, на которой двоеженец-рассказчик повести «
Ей в ту пору было двадцать четыре. Три года она была замужем. В первый же год она узнала, что не может быть женой. Во второй – что может быть матерью, и уже была ею. На третий год пришло понимание, что вне зависимости от того, что она о себе думала, мать имела над своим ребенком не больше власти, чем раб над своей жизнью. И куда бы Джеймс Туше ни сбежал с ее дорогим Тоби, она не смогла бы узнать, куда, ибо закон не был на ее стороне, а значит, у нее не оставалось надежды вернуть своего ребенка. Но даже если бы у нее было на то законное право, она знала, что не обладала моральным правом. Если ее муж оказался пьяницей, что ж, разве не она его довела до жизни такой? Если он бросил ее, сбежал среди ночи с ребенком, разве не потому, что понял ее истинную цену? Как он это узнал, она не могла понять. Но есть знания, неподвластные языку.
11. Сто фунтов в год