Обманка

— Интересно, кто же тогда так ненавидит меня? — Странная тетка в чашке кофе отстраненно ухмыльнулась моими губами. Неужто его соответствующая положению жена догадалась все-таки, что я не просто так таскаю ему пачками отчеты?

Устин замер, вцепившись в меня отвратительно понимающим взглядом. Потом осторожно поставил на тумбочку свою чашку и схватил мое лицо безумно горячими руками, по-медвежьи неаккуратно притянув меня к себе.

Вблизи его глаза казались почти черными; лишь по краю радужки тонкой полосой улегся тепло-винный оттенок. Голодный, жаждущий, темный взгляд — так не похоже на него, такого осмотрительного, такого стеснительного, скованного под гнетом своих обязанностей, долга и здравого смысла. Прежний Устин больше напоминал мечущегося подростка, который все никак не может выбрать линию поведения. Того же, чьи ладони обжигали мои щеки кофейным теплом, язык не поворачивался назвать иначе как мужчиной. Усталым, изголодавшимся и замерз-шим.

Я мягко коснулась пальцами его рук, подаваясь вперед.

Наверное, это просто жажда спокойствия, уютного, надежного, сытного существования с уверенностью в завтрашнем дне и теплым (фиг с ним, что жестким) мужским плечом, на которое всегда можно опереться. Да, когда-то мне подобное казалось неимоверной, непозволительной пошлостью, серой обыденно-стью, — ниже падать некуда, — но сейчас пусть все убираются к дьяволу.

Все, кроме него.

— Диллиан, убирайся из ее головы, — хладнокровно и отчетливо проговорил Устин, не дав мне приблизиться. — Все, что нам известно, тебе уже рассказали, а о причине своего невезения ты должен был догадываться и без меня.

Нет, все-таки в моей жизни романтике места не осталось, с тихим разочарованием признала я, все еще касаясь его рук. Ладони ташия быстро остывали, отдавая мне остатки тепла, но о них, по крайней мере, еще можно было погреть заледеневшие, отказывающиеся слушаться пальцы.

— Посольство Хеллы горит, — раздался у меня в голове не то раздосадованный, не то просто смущенный голос свергнутого Владыки. Я приготовилась хвататься за раскалывающуюся на части родную тыкву, но быстро поняла, что ничего не происходит — слабое жжение в висках, и только. Прежней боли, от которой слезы на глаза наворачивались, общение через сенсоры больше не вызывало.

Я убрала руки от ладоней ташия и честно доложила ему последнюю новость. Если сразу прикрыть глаза, то не слишком заметно, что в их уголках быстро скапливаются предательские слезы.

Еще одна частичка дома меня покинула.

Как скоро я стану настоящей копией Эртрисс? Такой же циничной, расчетливой и не обращающей внимания ни на что, кроме собственных интересов?

— А я-то думал, на кой народу ломать ветви рамины, — с задумчивым сожалением прокомментировал Устин, не спеша убирать руки. — Все-таки глупо было надеяться, что это они на мирные нужды… только где ж мага-то откопали?

— А когда их успели обломать? — сонно встрепенулась я. И наткнулась на крайне недовольный взгляд, мгновенно сменившийся растерянным.

— Я тебе ж еще вчера или позавчера… эй, Эльмира, ты чего?

М-да, а глаза все-таки открывать не стоило. Вот и доказывай ему теперь, что вовсе не надо тебя успокаивать и ты не какая-нибудь истеричка, просто грустно…

— Ничего, все в порядке, я сейчас… — и попыталась отстраниться.

Не тут-то было.

Вместо того, чтобы растеряться и замямлить, как положено нормальному мужчине при виде расплакавшейся девицы, Устин поймал пальцами вырвавшиеся все-таки наружу слезы и крепко прижал меня к себе, как любимого плюшевого мишку. От его рубашки по-прежнему пахло домашним хлебом и костром, и я не нашла ничего умнее, кроме как вцепиться в него и позорно разреветься от собственного бессилия и омерзительного чувства, что от меня сейчас почти ничего не зависит и остается только ждать.

Только в обнадеживающем тепле его рук об этом думать совершенно не хотелось, и на последовавшее через пару минут предложение пойти и помочь с тушением огня я согласилась без промедления, расчетливо прикидывая, где бы на Земле найти себе такого старшего брата.

* * *

Над потемневшим зданием вился жирный черный дым, медленно, но верно заволакивающий небо; из оплывших стекол с любопытством выглядывали рыжие язычки пламени, с наслаждением облизывая стены, как ребенок — сладкий леденец. От белоснежных наличников и воздушных окон остались лишь жалкие напоминания, и теперь здание посольства Хеллы на Аррио больше походило на подпаленный детский кубик — если бы они выпускались таких размеров.

На площади перед строением стоял, сбившись в перепуганные группки, народ «типично хелльской» наружности, кто в чем, и с тихим ужасом и сожалением глядел на пожар — но почему-то никто и не думал что-либо предпринять. Ни одного аррианца, кроме Устина, в пределах видимости не наблюдалось, словно аборигенов происходящее никаким боком не касалось.

— Интересно, и что эти патриоты будут делать, если огонь перекинется на их ненаглядные сады? — пробормотала я, высматривая в толпе темную макушку свергнутого Владыки. Ввиду обилия посторонних темных макушек — безрезультат-но.