Герц часто удивлялся, как ребе Нахман мог написать такие истории, не снабдив их пояснениями. Например, что такое массовый исход? Где и когда могло случиться, чтобы все страна разом обратилась в бегство? Так или иначе, эти слова производили странное впечатление и обладали властью грезы. Да, вероятно, некогда в долгой истории человечества такое и вправду случалось. Бывали массовые миграции, так же как бывали войны, революции и гражданские войны. Да и исход есть не что иное, как массовое бегство? Поголовно всему народу опротивело собственное окружение. Сотни тысяч или даже миллионы людей вдруг снялись с места и, недолго думая, отправились в путь, словно лемминги.
Вечерело, окна в комнате Герца налились синевой. Он проголодался. На часах было уже без двадцати десять.
Странно, что не слышно ни шагов Бесси, ни ее возни в передней или на кухне. Обычно она около девяти выходила в коридор и прочищала горло, подавая ему сигнал, что готова к сеансу. Иногда даже открывала дверь и окликала его. Однако на сей раз во всем доме царила мертвая тишина. «Что здесь происходит? Что за козни плетутся против меня?»
Герц буквально чуял, что против него ополчились некие силы. Не те, какие Бесси будто бы призывала в своем трансе, другие, реальные. «Кто знает? Может, мне уже настал конец?» – думал он. Казалось, в воздухе пахло тленом. Внеземные термиты украдкой подгрызли фундамент, пол проваливался у него под ногами, разверзшаяся бездна ждала его – бездонная пропасть, где кончают все, кто искушает судьбу и ищет больших наслаждений, нежели им дано. Ладно, но что же все-таки случилось? Ведь и в превратностях судьбы должна быть хоть крупица логики, пусть даже поверхностная и обманчивая.
«Загляну-ка я в комнаты Бесси», – решил Герц.
Он открыл дверь гостиной, где обычно проходили сеансы, однако там было темно. Заглянул даже в спальню Бесси, но нет, ее тоже не было дома.
«Загадка, загадка! – снова и снова твердил себе Герц. – Люди стараются постичь Бога и Его дела, но не могут даже объяснить происходящее в их собственном мирке. Едва лишь рутина нарушается, они совершенно беспомощны». Он и сам, бывало, куда-то откладывал письмо или рукопись и, сколько ни искал, никак не мог найти. Как-то раз целое утро потратил, разыскивая шлепанцы, которые Броня поставила на радиатор. Что ж, хоть какое-то утешение, рано или поздно ответ находился и зачастую был не менее прост, чем прежде казался сложным. Может, именно так и разрешатся вечные вопросы, когда человеку будет дозволено заглянуть туда, куда он раньше заглядывать не смел.
Внезапно Герц услышал скрежет ключа, который спокойно и аккуратно вставили в замочную скважину двери, выходившей на лестницу. И мгновенно сообразил, кто это – мнимая Фрида, «дух», нанятый Бесси материализоваться перед ним.
Герц давно уже раскусил, как все совершалось. Молодая женщина приходила с черного хода. Бесси, обладавшая прямо-таки звериным слухом, тотчас начинала шуметь, а тем временем пришелица спокойно кралась в маленькую ванную для прислуги и ждала, пока Бесси не подаст ей знак явиться. Все было устроено настолько примитивно, что пойматься мог только дурак, но подобные приемы обманывали и таких знаменитостей, как сэр Оливер Лодж, сэр Уильям Крукс, Фламмарион, Ломброзо и даже Уильям Джеймс[26]
, в своей «Воле к вере» поставивший диагноз собственной доверчивости.В этот миг Герц принял решение. Раз Бесси дома нет, это наилучшая возможность познакомиться с «духом» и раз и навсегда выяснить, кто она и что заставило ее разыгрывать эту трагикомедию.
На цыпочках он поспешил к ванной для прислуги, чтобы оказаться там раньше ее. Глаза привыкли к темноте, а при необходимости он умел двигаться бесшумно, как кошка.
Все заняло считаные секунды. Несколько шагов – и он возле ванной. Дверь оказалась приоткрыта, и он потянулся закрыть ее. Опасно, конечно, вдруг заскрипит, но она закрылась бесшумно. В ванной было маленькое оконце с матовым стеклом, выходившее на узкий двор.
Герц чувствовал себя словно хищник. Вот так лев в засаде караулил зебру, пришедшую ночью к водопою.
Тут не до колебаний, все происходило слишком быстро.
Едва Герц закрыл дверь, женщина осторожно ее открыла.
И Герц сделал то, чего совершенно не планировал. Дернул за шнурок и включил верхний свет. Он думал перехватить руки женщины, но за долю секунды сообразил, что от испуга она готова потерять сознание.
Герц стоял, не сводя с нее глаз.
Перед ним была молодая женщина лет тридцати, ростом меньше, чем казалась в привиденческом одеянии, в темном платье, с длинными, зачесанными вверх черными волосами, в черных чулках и черных туфлях. Лицо круглое, бледное, с коротким носом и большими черными глазами. Только рот выглядел непропорционально большим. В одной руке у нее была сумочка, в другой – соломенная корзинка.