– Откуда мне знать? Я снимала у миссис Киммел комнату, еще до вашего приезда. Мы с ней сблизились, даже очень. Незаурядная женщина, но, в сущности, добросердечная. Ободряет людей, утешает их. Я ведь в такой же ситуации, что и вы, – сказала Мирьям, уже другим тоном. – Вы оставили в Варшаве жену, я – мужа. Поехала сюда к тете, но она умерла накануне моего приезда, а для ее детей, моих кузенов, я была чужой. Тетя писала, что по завещанию оставила мне денег, но завещание так и не нашли, а письмо я потеряла. В последние годы она была парализована и прислала мне аффидевит и оплатила билет на пароход – шел тридцать девятый, – я даже подумать не успела о возвращении, как началась война. Я поселилась у миссис Киммел, и она очень много для меня сделала, слов нет, как много. Один из ее друзей, зубной техник, дал мне работу, хотя я совершенно в этих делах не разбиралась. Вечерами мы сидели вдвоем, миссис Киммел и я, как пропащие души, вертели столики да работали с доской уиджа. Я всегда верила в такие вещи, хотя и знаю, что на девяносто девять процентов они игра воображения и… как здесь говорят… принятие желаемого за возможное? Покойники не толпятся целыми днями вокруг, дожидаясь, когда их призовут обратно. Телефон и тот звонит не все время. Народ пытается вызвать Моисея, Будду и бог весть кого еще. Смешно, но я убедила себя, что во всем этом не может не быть крупицы правды. Ну да об этом можно долго говорить. И фактически вы попались на удочку, по крайней мере в самом начале, – сказала она с полускрытым смешком.
– Я? Да ни на минуту!
– Тогда почему волновались? На первых сеансах вид у вас был довольно напуганный.
– Как вы могли разглядеть в потемках, что я был напуган?
– О, у меня глаза как у кошки.
– Мне просто было любопытно, как это делается.
– Да очень просто. Миссис Киммел сказала мне, что вы очень удручены, на грани самоубийства. Я слышала в Храме Труда вашу лекцию о духовных витаминах. Хотела по окончании сказать вам несколько слов, но вас осаждали поклонники, особенно женщины, и подойти я не смогла. Не умею толкаться. То, что вы тогда говорили, произвело на меня глубокое впечатление. В Нью-Йорке я чувствовала себя страшно одинокой, вот и ходила на лекции. Правда, большинство лекторов – люди холодные, равнодушные, а то, что они говорят, тысячи раз говорили и до них, в любой брошюре можно прочитать. Я часто диву даюсь, как иному человеку хватает духу стоять перед аудиторией и говорить вещи, известные всякому школьнику: «Америка – демократическая страна», «Свобода лучше, чем рабство», «Антисемиты – плохие люди» и тому подобное. А ваше выступление было интересно. Мне хотелось слушать и слушать. К тому времени я уже съехала от миссис Киммел. Хотела иметь свое жилье, но мы с ней остались в контакте. Однажды она позвонила мне и сказала: «Знаешь, кто теперь у меня живет? Доктор Минскер!» Я рассказывала ей о вас и ваших лекциях. Вот так все и началось. Если я как-то вас обидела, прошу прощения.
– Обидели? Нет-нет, но миссис Киммел так верит в спиритизм и каждый раз погружается в транс – зачем этот обман? Зачем лгать?
– Она сложный человек. Иногда мне кажется, что она, как говорится, немножко с приветом. Подобно многим в наши дни, она верит, что цель оправдывает средства. Что же до меня…
– Да, как насчет вас?
– Кто знает? Может, я влюбилась в вас, а это позволяло мне каждую неделю несколько минут побыть с вами. Где мне было взять другие возможности? Вы всегда окружены женщинами, молодыми и хорошенькими, а я не молодая и не хорошенькая…
– Не умаляйте себя. Куда бы вам хотелось пойти?
– Не все ли равно? С вами я готова идти куда угодно.
– Благодарю. Мне по душе, когда женщина говорит откровенно. Ладно, что-нибудь да найдем. Вы появились в самое нужное время. Как насчет вашего мужа?
– У мужа была подружка, когда я уезжала из Варшавы, и обязательств перед ним я не имею.
– Кто он? В смысле, по профессии?
– У нас было бюро путешествий на площади Наполеона.
– А вы сами путешествовали?
– Всего один раз, провела неделю в Париже.
– А дети?
– У меня от него пятнадцатилетняя дочь. Его мать души в ней не чаяла. Вот почему…
– Вы получаете от них весточки?
– Ни словечка.
– Что хорошего давала вам эта притворная игра?
– Ну, я же сказала.
Она прижалась плечом к его плечу, и оба умолкли. Герц шел, глядя на деревья и на фонари, от света которых ночной мрак казался только гуще. Огни Нью-Йорка озаряли небо над головой буровато-фиолетовым отблеском.
«Куда ее повести? В гостиницу?» – размышлял он. В кармане лежала двадцатидолларовая купюра Морриса Калишера, только вот он не знал, где тут поблизости гостиница. Неожиданно впереди как бы материализовался отель «Марсель». «Возьму там номер, – решил Минскер, – она выглядит вполне респектабельно. Никто ничего не заподозрит».
– Может быть, пойдем в «Марсель»? – спросил он.
Она помедлила.
– Почему в отель? Почему не ко мне?
– Вы правы. Где вы живете?
– На Семьдесят Пятой улице неподалеку от Уэст-Энд-авеню.
– Отлично. Но сперва мне бы надо позвонить. Зайдемте в холл на минутку, – сказал Герц.