Обманщик и его маскарад

– Когда вы пленялись красотой этой гадюки, у вас не возникало искушения поменяться с ней местами? Почувствовать, каково быть змеей? Незаметно скользить в траве? Жалить и убивать одним касанием, превратить ваше прекрасное тело в радужные ножны самой Смерти? Иными словами, разве вам никогда не хотелось ощущать себя свободным от знаний и угрызений совести и какое-то время наслаждаться беззаботной и радостной жизнью абсолютно инстинктивного, беспринципного и безответственного существа?

– Должен признаться, я никогда не испытывал такого осознанного желания, – ответил тот, с виду ничуть не потревоженный. – Несомненно, оно едва ли может возникнуть в обычном воображении, а мое воображение в лучшем случае можно назвать посредственным.

– Но теперь, когда идея была предложена, разве она не возбуждает такое желание? – с детской рассудительностью поинтересовался незнакомец.

– Нет. Хотя я не имею никакого особого предубеждения против гремучих змей, но мне не хотелось бы стать одной из них. Если бы я сейчас был гремучей змеей, то утратил бы способность дружелюбного общения с людьми; они бы боялись меня, и тогда я стал бы очень несчастной и одинокой гремучей змеей.

– Действительно, люди бы боялись вас. А почему? Из-за вашей погремушки, звук которой, как мне рассказывали, похож на треск маленьких сухих черепов в вальсе Смерти.[227] И здесь мы имеем другую замечательную истину. Когда любое существо по своей сущности враждебно другим существам, природа метит его, как аптекарь помечает этикетками свои яды. Поэтому, если кто-то погибает от укуса гремучей змеи или другого вредоносного существа, то лишь по собственной вине. Он должен был внимательно отнестись к предупреждению. Как сказано в Писании, «Если змей кого ужалит без заговаривания, то не лучше его и злоязычный».[228]

– Я бы пожалел такого человека, – довольно резко отозвался космополит.

– А вы не думаете, – произнес другой с бесстрастным видом, – не думаете ли вы, что человеческая жалость там, где природа безжалостна, отдает самонадеянностью?

– Пусть казуисты разбираются в казуистике, но душевное сострадание решает само за себя. Однако же, сэр, – более серьезным тоном, – как я теперь понимаю, вы только что представили концепцию безответственного мира, непривычную для меня. Надеюсь, что в духе терпимости я стараюсь не пугаться любых домыслов и рассуждений, высказанных в искреннем духе, однако вынужден признать, что ваши последние слова действительно причинили мне беспокойство. Ибо надлежащий взгляд на мир, который взращивает надлежащую уверенность, – если я не ошибаюсь, – учит тому, что поскольку все вещи справедливо распределены по промыслу Божию, многие живые существа могут быть признаны в той или иной мере ответственными за свои действия.

– Можно ли назвать гремучую змею ответственной? – спросил незнакомец с неестественно холодным, стеклянистым блеском в ясно-голубых глазах, отчего он выглядел больше похожим на тритона, нежели на чувствительного человека. – Может ли она отвечать за свои действия?

– Я не могу ни подтверждать, ни отрицать этого, – ответил космополит с осторожностью искушенного мыслителя. – Но если мы предположим, что это так, то не стоит и говорить, что подобная ответственность определяется ни мною, ни вами, ни гражданским судом, но чем-то превыше всего этого.

Незнакомец собрался было перебить его, но, как будто прочитав возражение в его взгляде, космополит не стал ожидать словесного выражения и продолжил:

– Вы возражаете против моей предпосылки и хотите указать, что ответственность гремучей змеи никак не проявляется в ее природе; но можно ли сказать то же самое о человеке? Это reductio ad absurdum,[229] доказывающее тщетность возражения. Но если теперь, – продолжал он, – если теперь вы рассмотрите, какую способность ко злу имеет гремучая змея (заметьте, я не обвиняю ее в злоумышлении, а лишь говорю о способности), то можете ли вы не признать, что не существует стройного представления о вселенной, которое гласит, что хотя человеку запрещено убивать своих собратьев без оправданной причины, то гремучая змея имеет потенциальное разрешение на безответственность в убийстве любого живого существа по своей прихоти, включая человека? Впрочем… – с усталым вздохом, – это не дружелюбная беседа, по всяком случае, не для меня. Мое непредумышленное рвение завлекло меня в эти дебри, и я сожалею об этом. Прошу вас, садитесь, и давайте отведаем этого вина.

– Выши соображения в новинку для меня, – сказал незнакомец с видом снисходительной признательности, как человек, преданный знанию, не брезгует даже малейшими его крупицами на столе у бедняка. – И я, как подлинный афинянин в провозглашении новых идей, не могу так просто отказаться от их дальнейшего обсуждения. Итак, гремучая змея…

– Умоляю, больше ни слова о гремучих змеях! Я решительно отказываюсь снова вдаваться в эту тему. Прошу вас, сэр, садитесь и выпейте вина.