Обманщик и его маскарад

– Ваше приглашение весьма гостеприимно, – сдержанно соглашаясь на перемену темы. – По преданию, идея гостеприимства имеет восточное происхождение, и образует, так сказать, основополагающий предмет приятных арабских сказок, будучи очень романтичной сама по себе. Поэтому я всегда с удовольствием принимаю выражение чужого гостеприимства. Но что касается вина, мое уважение к этому напитку достигает такой крайности, и я настолько опасаюсь пресытиться им, что ограничиваю свою любовь к нему состоянием неиспробованного абстрактного влечения. Иными словами, я могу поглотить безмерное количество вина из поэтических строф Хафиза,[230] но едва прикасаюсь к вину из материальной чаши.

Космополит снисходительно посмотрел на говорившего, который, теперь сидевший на стуле напротив него, лучился призматической холодностью. Казалось, если прислушаться, то можно было услышать стеклянный перезвон внутри него. Потом, жестом подозвав проходившего мимо официанта, космополит велел ему принести высокий бокал ледяной воды.

– Остудите воду, как следует, – попросил он и повернулся к собеседнику. – А теперь, если не возражаете, можете ли вы объяснить смысл предупреждения, с которым обратились ко мне при нашей встрече?

– Надеюсь, оно было не таким, как большинство других предупреждений, – сказал незнакомец. – Не предупреждением, но бесплодным предостережением после свершившегося факта. Что-то подталкивает меня к мысли, что какой бы тайный умысел ваш фальшивый друг не имел по отношения к вам, его цель еще не достигнута. Вы прочитали его этикетку.

– И что там сказано? «Это добрая душа». Поэтому, как видите, вам нужно либо отказаться от доктрины о ярлыках, либо отбросить предубеждение к моему другу. Но скажите, – с возобновленным рвением, – за кого вы его принимаете? Кто он такой?

– Кто вы такой? Кто я такой? Никто не знает, кто кем является. Сведения, предоставляемые жизнью для более точной оценки любого существа, так же недостаточны для этой цели, как попытка определить вида треугольника по одной его стороне в геометрии.

– Но разве ваша идея о треугольниках не противоречит вашей идее об этикетках?

– Да, но что с того? Я редко забочусь о последовательности.[231] С философской точки зрения, последовательность представляет собой определенный и неизменный уровень, поддерживаемый в мыслительных процессах. Но поскольку природа изобилует холмами и лощинами, как человек может продвигать свои знания без учета естественных неровностей на пути вперед? Продвижение в знании подобно продвижению по большому каналу Эри, где, в силу характера местности, неизбежно происходит изменение уровня воды; вы поднимаетесь или опускаетесь через систему шлюзов без всякой последовательности, однако все время продвигаетесь вперед, а самую скучную часть маршрута лодочники называют «длинным уровнем», – ровная местность, где маршрут на протяжении шестидесяти миль проходит через застойные болота.

– Пожалуй, в этой части ваше сравнение неудачно, – возразил космополит. – Ибо, после всех утомительных шлюзований, как высоко вы в конце концов оказываетесь? Достаточно высоко, чтобы это могло быть вашей целью? Поскольку в с юности впитали уважение к знанию, то должны меня извинить, если я отвергну вашу аналогию. Но все же вы каким-то образом пленяете меня вашими соблазнительными речами, поэтому я неумышленно сбиваюсь с темы. Вы сказали, что не можете точно определить, кем является мой друг, но каково будет ваше предположение о его личности?

– Я предполагаю, что он тот, кого древние египтяне называли […], – он произнес какое-то неизвестное слово.

– …? Что это такое?

– Прокл,[232] в небольшом примечании к своей третьей книге о теологии Платона, определяет это как [… …], – фраза, произнесенная по-гречески.

Подняв бокал и внимательно глядя в него на просвет, космополит ответил:

– Таким образом, определяя это вещь, Прокл представил ее современному пониманию в самой доступной для него форме. Не стану поспешно отрицать это, но все же буду благодарен, если окажете мне любезность и сможете истолковать значение этих слов для моего скромного восприятия.

– Любезность! – слегка приподняв округлые брови. – Насколько я понимаю, вы имеете в виду свадебную розетку,[233] – узел из белой декоративной ткани, прекрасный символ супружеской чистоты. О других значениях мне еще предстоит узнать; тем не менее, каким-то смутным образом это слово в ваших устах неприятно поражает меня как малодушная покорность чужому благодеянию.

Официант принес бокал с ледяной водой и по жесту космополита поставил его перед незнакомцем, который, поблагодарив за услугу, немедленно отпил большой глоток, как будто истосковался по живительной прохладе. Наконец, отставив бокал в сторону и утерев капельки воды, приставшие к губам, как ракушки к коралловому рифу, он повернулся к космополиту и в самой невозмутимой, хладнокровной и деловитой манере произнес: