Обманщик и его маскарад

– Мой дорогой Фрэнк! – воскликнул очнувшийся друг и вышел из магического круга с восстановленным самообладанием человека, который обрел свою утраченную сущность. – Право, какой же вы удивительный человек; ваши шутки эксцентричны, как мясное яйцо.[222] Как вы могли выдумать нелепую историю, будто находитесь в крайней нужде? Но я слишком ценю ваше чувство юмора, чтобы обижаться на вас. Пусть мнимое отчуждение между нами только улучшит прекрасную действительность. Сядем же и допьем нашу бутылку!

– С удовольствием, – отозвался космополит, сбросивший личину некроманта с такой же легкостью, как приобрел ее. Да, – он наклонился, спокойно собрал золотые монеты и со звоном убрал их в карман, – Да, время от времени я выгляжу эксцентричным человеком, но вы, Чарли, – с нежностью глядя на него, – ваши слова об оценке моего юмора вполне справедливы; еще никогда человек не поддерживал чужую шутку лучшем, чем вы. Вы удачнее сыграли вашу роль, чем я исполнил свою; вы воплотили ее в жизнь.

– Видите ли, когда-то я играл в любительской труппе. Но довольно об этом; давайте выпьем и поговорим о чем-то другом.

– Ладно, – согласился космополит. Он уселся и плавным движением наполнил свой бокал. – О чем мы будем беседовать?

– О чем хотите, – последовал нервозный ответ.

– Хорошо. Тогда, пожалуй, мы поговорим о Шарлемоне.

– О Шарлемоне? Кто он такой?

– Вы узнаете, мой дорогой Чарли, – ответил космополит. – Я расскажу вам историю Шарлемона, джентльмена и безумца.

Глава 33. Которую каждый может оценить по собственной мере достоинства

Но до начала мрачной истории о Шарлемоне, вежливость требует ответа на некий голос, который я слышал в предыдущих главах и особенно в последней, где происходят гротескные события. Этот голос восклицает: «Совершенно невероятно! Кто вообще может одеваться так, как ваш космополит? И кто может вести себя, как настоящий паяц?

Странно, что в развлекательном произведении строгая приверженность реальной жизни востребована читателем, который, приобретая подобную книгу, демонстрирует свое намерение отвлечься от реальной жизни и обратиться к чему-то иному. В самом деле, странно, что читатель требует от автора тех вещей, от которых он устал; что любой, кто по разным причинам находит повседневную жизнь тусклой и скучной и желает отвлечь от нее свое внимание, все равно цепляется за эту скуку.

Есть другая категория читателей, на чьей стороне мы стоим, которые терпеливо читают развлекательное произведение в том же духе, как они смотрят театральную постановку, – примерно с такими же чувствами и ожиданиями. Они видят, что авторская фантазия описывает сцены, отличные от наблюдаемых в повседневной жизни, с ее однообразными лицами за прилавком и старыми тарелками в меблированных комнатах; они видят персонажей, отличающихся от их старых знакомых, с которыми они ежедневно встречаются на той же старой улице. И если в реальной жизни правила приличия не позволяют людям выражать свои чувства с такой же откровенностью, как это происходит на сцене, то в художественной литературе они обращаются не только за развлечением, но и, по существу, за еще более глубокой реальностью, чем в повседневной жизни. Таким образом, хотя они жаждут новизны, вместе с этим они желают видеть человеческую натуру, – но натуру раскованную, возвышенную и даже преображенную. Согласно такому образу мыслей, вымышленные люди, как и актеры в пьесе, должны одеваться, поступать и разговаривать так, как никто другой на свете. В этом художественный вымысел подобен религии: он должен показывать другой мир, но такой, с которым мы ощущаем глубокую связь.

Таким образом, если можно в чем-то извинить благонамеренное начинание, то безусловно, можно допустить небольшие вольности для писателя, который в своих описаниях, по мере своего разумения, стремится угодить невысказанному желанию любителей развлечений, для которых наряд арлекина не может быть слишком пестрым, а его ужимки – слишком фантастическими.

И еще одно. Хотя все понимают, как бесполезно оправдывать человеческую натуру, не говоря о том, насколько человек может быть уверен в своей правоте и безошибочности, но похвала ближних имеет для него такую высокую ценность, что даже воображаемая критика плодов его воображения оказывается нелегкой для него. Эта слабость объясняет, почему читатели могут находить определенную гармонию между бурным весельем космополита и колючим цинизмом миссурийца, или между его сдержанным дружелюбием и несообразными реакциями его собутыльника.

Глава 35. Где космополит рассказывает историю безумного джентльмена