Обманщик и его маскарад

– Да, и я приветствую это обстоятельство. Ничто лучше не свидетельствует о наступлении человеколюбия. В былые, менее гуманные времена, – в эпоху гладиаторов и амфитеатров, – дружелюбие в целом ограничивалось домашним столом и очагом. Но в наши времена, – в эпоху акционерного капитала, салунов и публичных домов, – это качество не менее драгоценно, чем перуанское золото, которое Писсаро[216] обнаружил в кухонной утвари правителя инков. Но мы, современная «золотая молодежь», дружелюбны ко всем, подобно солнечному свету.

– Правда, правда; и я того же мнения. Дружелюбие распространилось на все профессии и учреждения. У нас есть любезные сенаторы, сердечные писатели, добродушные лекторы, доброжелательные врачи и священники; осталось дождаться лишь дружелюбных палачей.

– Что касается последних, то полагаю, что общи дух дружелюбия позволит на мало-помалу избавиться от них. Не будет убийц, не будет и палачей. И конечно же, когда весь мир станет дружелюбным, то будет неуместно говорить об убийцах в таком же смысле, как христиане говорят о грешниках.

– Развивая эту мысль, хорошо известно, что каждое благословение сопровождает определенный грех, поэтому…

– Ни слова более, – произнес космополит. – Пусть лучше это будет вольным предположением или пословицей, нежели многообещающей доктриной.

– Но если эта пословица правдива, то она применима к будущему всеобщему распространению духа доброжелательности, потому что тогда она подойдет и для палача, и для ткача, когда прядильный станок убивает его ремесло. Чем бы занялся Джек Кетч,[217] если бы лишился работы? Стал бы забойщиком скота?

– Он мог бы приложить руку и к этому ремеслу; с учетом обстоятельств, некоторые сочли бы это приемлемым, если бы задались таким вопросом. Но я склоняюсь к мысли, – и надеюсь, то не будет истолковано как привередливость, – что едва ли уместно для нашего достоинства, когда человек, который раньше сопровождал последние минуты жизни злополучных смертников, после упразднения этой службы стал бы коротать последние минуты жизни злополучных рогатых животных. Я бы сказал, что такой человек становится прислужником для скота, к чему располагает его былая сноровка в обращении с людьми, – в частности, умение завязывать последний узел на шейном галстуке джентльмена. Мне известны несколько людей, занимавшихся такой профессиональной работой.

– Вы серьезно? – с неподдельным любопытством глядя на безмятежного собеседника. – Правда, серьезно?

– Надеюсь, я всегда говорю то, что имею в виду, – последовал убежденный ответ. – Но, говоря о наступлении эпохи дружелюбия, я смею надеяться, что это в конце концов окажет влияние на таких несговорчивых людей, как мизантропы.

– Дружелюбный мизантроп! Я-то думал, что хватил через край, когда говорил о дружелюбных палачах. Дружелюбный мизантроп так же немыслим, как угрюмый филантроп.

– И то правда, – небрежно стряхивая маленький цилиндр сигарного пепла. – Действительно, это две противоположности.

– Вы говорите так, как будто на счете есть угрюмые филантропы.

– Именно так. Хорошим примером будет мой эксцентричный друг, которого вы называете Енотовой Шапкой. Разве он не скрывает за внешней нелюдимостью щедрое сердце филантропа? Подлинный мизантроп, когда с течением времени он будет вынужден приспособиться к человеческому обществу, будет прятать за учтивыми манерами свое отвращение к людям. Иными словами, подлинный мизантроп будет новой разновидностью чудовища, но тем не менее, немного улучшенной версией прежнего человека. По крайней мере, вместо того, чтобы кривляться и швыряться камнями в людей, как бедный старик Тимон,[218] он взойдет на крыльцо со скрипкой в руках и сыграет веселый танец. Одним словом, когда прогресс христианства распространится на манеры тех, кто не в состоянии изменить свой образ мыслей, то же самое произойдет и с распространением доброжелательности. Кстати, благодаря добродушию, любой мизантроп, отказавшийся от своих хамских манер, будет совершенствоваться в обходительности и любезности. Рискну предположить, что в следующем столетии такие мизантропы станут не менее популярными, чем (и я искренне сожалею об этом), некоторые нынешние филантропы под личиной мизантропов, как мой вышеупомянутый эксцентричный друг из Миссури.

– Как бы то ни было, – возразил другой, немного утомленный этими абстрактными рассуждения, – как бы то ни было в грядущем веке, но определенно, что в нашем веке человек должен быть искренним и доброжелательным, или она становится никем. Выпьем же за искренность и доброжелательность!