— Думаю, будет лучше, леди Олвер, если вы сами расскажете всё, что знаете, а мы потом зададим уточняющие вопросы, если они будут, — сказал Темнейший, отодвигая мне стул и усаживаясь рядом.
— Справедливо, — улыбнулась Найрэн и, дождавшись, пока мы устроимся, заговорила.
Всё началось много лет назад, когда открылось, что она обладает сильным даром некроманта. Разумеется, с таким отцом, как Девон, это было неудивительно, вот только мать ей постоянно твердила о каких-то великих предках и странных миссиях. И о том, что жизнь маленькой Найрэн должна быть направлена лишь на одно — отомстить и возродить чьё-то былое величие.
— Конечно, тогда я практически ничего не понимала, и всё, что Лали говорила, виделось мне немного жуткими, но интересными сказками. Но время шло, я взрослела и всё больше понимала, что мама никогда не шутила. Это пугало. Особенно, если учесть, что отцу она твердила совершенно другое, и попытки обсудить с ним то, что я боюсь собственную мать, он всерьёз не воспринял, считая, что у меня разыгралась фантазия, — изогнула губы в горькой усмешке леди Олвер. — Тогда-то я и решила, что рассчитывать на чью-либо помощь бессмысленно и спасать себя и свой мир мне придётся самой. Что-то говорить Девону я больше не торопилась, зато очень усердно училась. Очень. Ведь, чтобы кому-то противостоять, нужно как можно лучше узнать противников, а мои родители, моя семья, именно ими тогда для меня и были…
Из её неторопливого, сухого рассказа мы поняли главное — по-настоящему Лалинель дочь никогда не любила. Она была одержима, мечтала о том, как с её помощью сможет вернуть свою силу, как накажет обидчиков за смерть первого мужа, родных и сестры. И её совершенно не волновало, что тех, на кого стоило таить обиду, давно не было в живых, как и на то, что род Мийош заслужил своё наказание, пусть и не все из них, но ненавидеть их у многих причины были.
— Отец тоже меня учил, не подозревая о том, какие знания параллельно давала мать, — усмехнулась Найрэн, покачав чашку с остывшем чаем в руках. — И, наверное, можно без лишней скромности сказать, что к пятнадцати годам по знаниям я превосходила их обоих. Мне не хватало опыта и, что скрывать, силы. Но приобретать их тем путём, о котором Лали говорила, я ни за что не соглашалась.
— Что она просила сделать? — тихо спросила я.
— Убить, покалечить, призвать какую-нибудь жуткую тварь или тёмного стража, — пожала плечами женщина. — Вы должны понимать, что заклинания рода Мийош, по большей части, базировались не просто на Запретной магии, но и на чужой боли или страхе, которые давали в разы больше энергии. Не скрою, иногда мне приходилось уступать, чтобы самой выжить, но тонкую грань я никогда не переходила.
— Но к чему так тщательно готовила вас мать? — спросил Темнейший. — Зачем она вас всему этому учила? В чём, вообще, смысл?
— Ты ведь знаешь, что в наших жилах, помимо прочего, течёт кровь фениксов, — кивнула она на меня, не отводя взгляд от глаз Джеса. — К сожалению, во мне её было слишком мало, и для планов матери я не совсем подходила. Впрочем, в её стремлении к власти и мести, это её бы не остановило. Насколько я понимала весь тот бред, что она неустанно твердила много лет, планировалось, что я умру на алтаре, а, возродившись, стану всесильной. И Лалинель было плевать на то, что на возвращение у меня может не хватить способностей. Что дар некроманта практически задавил во мне кровь феникса. Для неё даже крохотный шанс на успех был куда важнее моей жизни.
Она точно знала какой-то ритуал, благодаря которому человек мог черпать из смерти огромную силу. К сожалению, сама Лалинель при перерождении выгорела и воспользоваться им не могла, вот и возлагала большие надежды на дочь.
Видя, что Найрэн принимает всё без должного энтузиазма и восторга, открывать сам ритуал мать ей не спешила, но не раз повторяла, что, если всё пройдёт, как задумано, Най станет самой могущественной в Оллеарде. Сильной и непобедимой. И тогда уже никто не посмеет диктовать им, как быть и что делать, наоборот, все преклонят перед ними колени, а дети Найрэн будут править этим миром, как когда-то правили их предки, внушая всем страх и ужас.
— Звучит пугающе, — пробормотала я, рукой стирая волну мурашек со своей кожи. — Простите, леди Олвер, но мне кажется, ваша мать была больна…
— Не думаю, что это так, — покачала она головой. — И обращайся ко мне на ты, всё же мы не чужие. Что же касается Лалинель… Я не могу сказать, что она была сумасшедшей, слишком уж трезво и хладнокровно всё рассчитывала, слишком плотной паутиной лжи и интриг опутала не только отца и меня, но и тех, кого прочила себе в союзники. Настолько открытой она была только со мной, потому что понимала — я не смогу об этом рассказать, ведь мне-то как раз и не поверят. Что стоит слово мелкой девчонки с необычным, практически запретным даром, против слова изысканной, безупречно-вежливой, бесконечно доброй и красивой леди, которую все любили?