Обманутые иллюзии

А парень был ох, как талантлив! Целеустремлен… Настоящий волшебник. Макс улыбнулся от этой мысли. В это время поднялся занавес, и перед зрителями предстала стеклянная, заполненная водой камера. Парень сам сконструировал ее, тщательно продумав каждую деталь: все размеры, толщину стекла, даже медные украшения в виде волшебников и колдуний. Люк знал с точностью до грамма, сколько воды выталкивается при погружении тела в камеру и приковывании его цепями.

С точностью до секунды он знал, сколько времени нужно ему для освобождения от наручников и цепей, соединяющих его с болтами на краях камеры.

А еще он знал, сколько протянут его легкие, если случится что-то непредвиденное. Роксана, одетая в белоснежное ниспадающее платье, стояла рядом с водной камерой. Сердце ее билось с бешеной скоростью, лицо же казалось невозмутимым. Именно она в ходе номера забирала его рубашку с широкими рукавами, и он оставался на сцене раздетым по пояс.

Она уже не замечала шрамов на его спине. За все те годы, что они жили под одной крышей, она ни разу не заводила разговора о них. Она сумела бы открыть немало разных замков, но ни за что бы не смогла ущемить таким образом его достоинство.

Именно она спокойно стояла на сцене, пока двое добровольцев из зала заковывали Люка в тяжелые цепи. Они сложили его руки крестом на груди и связали, затем надели наручники на запястья. Его босые ноги были закованы в кандалы, прикрепленные цепями к деревянному бруску.

Тихо, зловеще заиграли виолончели и платформа, на которой стоял Люк, начала подниматься в воздух.

Его протяжный голос поплыл над головам зрителей:

– Говорят, что великий Гудини расстался с жизнью из-за ран, полученных во время исполнения этой эскапады. С тех пор, как он умер, не было такого иллюзиониста, который не мечтал бы повторить ее, сделать ее своей, достигнув триумфа.

Он посмотрел вниз и увидел ошарашенного Мышку, одетого в костюм бедуина, с большим молотком в руке.

– Надеюсь, нам не потребуется звать моего мускулистого друга, чтобы он разбил стекло.

Он взглянул на Роксану.

– Не исключено, правда, что мне потребуется прекрасная Роксана, чтобы сделать мне искусственное дыхание «изо рта в рот».

Роксана никак не отреагировала на этот экспромт; публика же засмеялась и захлопала в ладоши.

– Как только я погружусь в камеру, она будет загерметизирована. – Зал затаил дыхание, когда платформа перевернулась. Люк снова видел все, но из положения вниз головой. Он стал делать глубокие вдохи, заполняя воздухом легкие. Теперь заговорила Роксана:

– Во время исполнения этого номера просьба соблюдать тишину и следить за часами, – на этих ее словах прожектор выхватил из темноты большой циферблат за сценой. – Они начнут отсчет времени с момента погружения Каллахана в камеру. Дамы и господа… – Люк дюйм за дюймом приближался к поверхности воды. Глаза и мысли Роксаны были прикованы к публике. – В распоряжении Каллахана четыре минуты, и только четыре минуты на то, чтобы выбраться из камеры. Иначе нам придется разбивать стекло. На случай несчастья здесь находится врач.

Она картинно выбросила вперед руку в тот момент, когда голова Люка коснулась воды. Она следила за погружением его тела в воду. Носле того, как платформа с Люком аккуратно закрыла камеру, раздался щелчок. Его волосы развевались в воде; его ярко-синие глаза встретились с ее глазами.

Затем опустился тонкий белый занавес, закрывший камеру с четырех сторон.

Часы начали тикать, отсчитывая время.

– Одна минута, – объявила Роксана голосом, ничем не выдававшим ее внутреннее волнение. Она представляла себе, как Люк снимает наручники. Вернее, ей хотелось, чтобы сейчас происходило именно это. Он же скорее всего в этот момент уже выбирался из цепей.

Когда стрелки часов приблизились к двум минутам, из зала донесся шепот. Роксана почувствовала, как покрылись холодным потом ее ладони и спина. Он обычно укладывался в три минуты, максимум в три минуты двадцать секунд. Сквозь белую ткань ей почти не было видно никаких движений.

У него нет никакой возможности позвать на помощь, думала она в отчаянии, когда стрелки на часах приблизились к трехминутной отметке. Он не может даже подать знак, когда в его легких кончится запас воздуха. Он может умереть еще до того, как успеют открыть этот белый занавес, до того, как Мышка разобьет стекло. Он может умереть в одиночестве и мертвой тишине, прикованный цепями к своему собственному честолюбию.

– Три минуты, – произнесла она. На сей раз в голосе зазвучали нотки беспокойства, и зрители наклонились вперед.

– Три двадцать, – сказала она и в страхе посмотрела на Мышку.

– Три двадцать пять. Дамы и господа, пожалуйста, сохраняйте спокойствие, оставайтесь на местах, – она глотнула воздух, представляя себе, как сжимаются его легкие.

– Три минуты сорок секунд.

Где-то на галерке истерично завопила дама. По рядам прокатилась цепная реакция тревоги, и публика завелась. Многие вскочили с мест, когда стрелки часов приблизились к отметке четвертой минуты.