Обманы зрения

Маленькая фигурка под одеялом слабо зашевелилась. На желтоватом высохшем личике появилась жалкая гримаса. Морщинистые тёмные веки задрожали и начали подниматься так медленно и тяжело, как будто на них лежала неимоверный груз всех грехов человеческих.

Ада не могла отвести глаз от этой широкой кровати, от воскового лица на фоне нежно розовой шелковой подушки, от тусклых выцветших глаз, которые, тем не менее, мгновенно нашли ее и теперь пристально изучали.

Тут она почувствовала аккуратный, хоть и вполне ощутимый толчок в спину, и мимо нее энергично протиснулся коротышка-адвокат. Оказавшись в комнате, он немедленно разразился длинной тирадой. Говорил он, ясное дело, по-итальянски, да так быстро, что, даже знай Ада язык, ей вряд ли удалось бы разобрать хоть что-нибудь.

Синьор Мори говорил и говорил. Плавно взмахивал пухлой ручкой и убедительно кивал. Было очень похоже, что дело, которое он собрался изложить, небыстрое, и рассказывать он намеревается очень подробно! Невозмутимый Пьетро переступил с ноги на ногу и покосился на болтуна, однако сохранил каменное молчание и незаинтересованный вид. В самом деле, пусть его болтает!

Ада тоже терпеливо стояла у двери. Должен же этот господин когда-нибудь и сам замолчать? Подождем.

Но сушеный кузнечик раздраженно дернулся на своём роскошном ложе, мутные глаза быстро перескочили с Ады на синьора Лучано, и неожиданно звучный сильный голос резко бросил короткую итальянскую фразу.

Адвокат поперхнулся на середине фразы, попытался с разгону удержать инициативу, однако ещё два-три отрывистых слова заставили его умолкнуть. Затем человечек тихонько попятился к двери. А кузнечик без всякой паузы продолжил теперь уже по-русски:

— Это я ему велела заткнуться и выметаться из комнаты. А то, пока всё не расскажет и не покажет, не успокоится. Он человек неплохой, и юрист толковый, но нудный — нет сил. Пусть пойдет где-нибудь посидит в холодке, — тут с кровати донеслось довольное хихиканье.

Господин Мори с достоинством улыбнулся, слегка поклонился в сторону окна и плавно выскользнул из комнаты, ухитрившись по пути скорчить Аде забавную мину, что немного примирило ее с говорливым человечком. Пьетро также неслышно вынес свое исполненное величия тело в коридор. Толстая сиделка тихой мышкой устроилась в своем удобном уголке.

— Здравствуй, дочь, — всё тем же звучным голосом произнесла маленькая старушка и с усилием растянула потрескавшиеся губы в улыбке. — Я боялась, что ты не захочешь меня видеть. Спасибо, что приехала. Ты подойдёшь поближе?

Ада молча приблизилась к ней. Она представления не имела, что сделать или сказать. Все три дня, предшествующие отъезду, были заняты совсем другими размышлениями, и подумать о том, что именно ей предстоит увидеть и услышать, а также что могут ожидать от нее самой, ей как-то не удалось. И теперь она стояла и растерянно смотрела на незнакомую умирающую женщину.

Это был совсем не тот нежный ангел, жестоко оставивший их с отцом четверть века назад, исчезнувший навсегда, насовсем. На его месте оказалось беспомощное страдающее существо, сумевшее, однако, сохранить остатки воли, отчаянно борющееся, но уже побежденное и жалкое в своём поражении. Тугой холодный узел сжался в Адиной груди. Она крепко стиснула переплетенные пальцы рук, стараясь сохранить самообладание. Старушка печально смотрела на нее, протягивая костлявую, но всё ещё сохраняющую красивую форму ручку с изящными удлиненными ногтями.

Внезапно Ада словно увидала, как на высохшем сморщенном лице сквозь небытие начали проступать тонкие черты давно ушедшей далёкой красавицы, романтической и томной, мамы ее детства. Она даже почувствовала горьковато-нежный запах ее духов, услыхала спокойный звучный голос, ощутила прикосновение мягких губ на своём лбу. Время словно провалилось, и не стало больше этих двадцати пяти лет разлуки, обиды и горького разочарования. Ада присела на краешек пышной постели, наклонилась и поцеловала сухой желтый лоб.

— Здравствуй, мама. Я приехала.

Мать слабыми пальцами вцепилась в Адину горячую ладонь. Из мутных, будто вылинявших глаз вытекла слеза.

— Спасибо, доченька, спасибо, Адочка. Я боялась тебя не дождаться.

— А что же раньше не позвала? — улыбаясь сквозь слёзы спросила Ада, с ужасом понимая, что еще два-три месяца назад она запросто могла бы отклонить такое приглашение.

— Сперва, наверное, не знала, как это сделать, — мать криво, не похоже на себя усмехнулась и посмотрела куда-то в сторону. — Потом поняла, что надо просто позвать, и собиралась с духом. Мне казалось, ты откажешь. И поделом мне. Я бы тебя не винила. Однако, долго не решалась. Хотелось иметь надежду, — слезы опять тихо потекли из ее тусклых глаз.

— Мам, не надо, не плач. Я приехала. Всё будет хорошо.

Что хорошо? Откуда хорошо? Кому? Ада произносила первые пришедшие на ум слова. Ну что тут можно вообще сказать? Она лишь чувствовала огромную жалость к умирающей женщине.

— Прости меня, доченька, — прошелестела та. — Простишь?

— Мам, не надо об этом говорить. Я простила, простила.