Обнаженная натура

– Его же начнут искать, правильно?

– Коллеги, – хмыкнул я. – Они в первую очередь.

– Вот именно. Кого будут расспрашивать? Правильно, домашних. Будут рыться в его вещах, найдут карту. Я аккуратно намекну: да, мол, пела пташка что-то про дальние страны и берег турецкий. Обещала горы золотые, соблазняла невинную девушку нецелованную, утреннюю маргаритку ненюханную…

– Ты там не переиграй, маргаритка. Это ж контора, профи. И с карты наши отпечатки пальцев стереть не забудь…

Она попросила не провожать ее, мы молча стояли в сумрачной прихожей. Мне казалось, она уезжает навсегда. Вообще все это напоминало какие-то похороны. Мое отражение в зеркале напоминало лицо хворой собаки с невероятно печальными глазами. Лариса выглядела не лучше.

– Ну… Я пойду. – Она кусала губы, комкала рукав моей рубашки. – Я позвоню.

– Вечером? Сегодня вечером?

– Не знаю… Выйду и позвоню.

Мы снова замолчали. В темный коридор проникали косые лучи с кухни. В ярком свете неспешно плыла серебристая пыль, дубовый паркет матово сиял в солнечных лужах, отдаленно напоминая что-то католическо-кафедральное. Чтобы окончательно меня доконать, не хватало певучего органа и кристального детского хора. Мне начало казаться, что кровь моя густеет и застывает в венах, сердце, окончательно разочаровавшись во мне, тяжелеет и стучит все реже и реже. Что оно уже почти превратилось в камень. Архангелы, с серыми от пепла лицами, сложив крылья, один за другим падали на выжженную землю.

Лариса до крови прикусила нижнюю губу. Она слизывала кровь языком, но красная капля появлялась снова и снова.

– Слушай, – странным чужим голосом начала она. – Что бы ни случилось…

– Все будет хорошо, – глухо, как из могилы, остановил ее я.

– Что бы с нами ни случилось, – повторила она упрямо. – Я никогда не забуду…

Ее лицо, беспомощное, почти жалкое и некрасивое, исказила болезненная гримаса, точно Лариса пыталась проглотить что-то, но это что-то безнадежно застряло в горле. Наше прощание становилось невыносимым, ведь я и сам уже был готов завыть волком.

– Пожалуйста, не надо. – У меня вырвался дурацкий смешок, который начинался как всхлип. – У меня совершенно эгоистические побуждения. Не надо представлять меня бескорыстным героем, эдаким дураком-рыцарем, безвозмездно рубящим драконьи головы. Я это делаю в первую очередь для себя, просто моя цель случайно совпала с твоей. Я это делаю потому, что хочу быть с тобой. А он стоит у меня на пути. Все практично и рационально. Вот так.

Наверху, в квартире Клары Лучко, кто-то отчаянно терзал рояль. Мелодия, по-цыгански ретивая, напоминала «Венгерские рапсодии» Листа.

– Выкинь из головы, будто я это делаю для тебя. И что ты мне должна быть благодарна. – Я старался говорить спокойно и убедительно.

Она покачала головой, как бы говоря: врешь ты все, не верю я тебе. Сложила пополам карту Стамбула и сунула в задний карман джинсов. Взялась за ручку двери, оглянулась, в глазах было то же: не верю я тебе. Не верю.

Впрочем, я сам себе не очень верил. Звякнула цепочка, клацнул замок, Лариса медленно открыла дверь. Я отвернулся, чтобы не видеть, как она уходит.

34

Ее мать дежурила в следующую пятницу, у нас оставалось девять дней. Вечером Лариса не позвонила, и я чуть не сошел с ума. Телефон молчал. Я бесился, орал на немой телефонный аппарат, угрюмым зверем бродил по квартире. Услужливое воображение рисовало гнусные картины в моем мозгу: похотливые руки, слюнявые губы, сладострастный шепот, алчущие лакомств глаза василиска… Ох, как мне хотелось рвануть на Пресню и растерзать мерзавца прямо сейчас, не дожидаясь следующей пятницы!

Около полуночи стало ясно: она не позвонит.

Пристроив телефон у ножки кровати, я попытался заснуть.

Начался дождь, капли барабанили по жести карниза, выстукивая унылую дробь. Дождь действовал на нервы, я выругался вполголоса, выключил лампу и уставился в темное окно. Там, в грязно-буром московском небе, небрежно заштрихованном пунктиром дождя, маячила башня правого крыла нашей высотки. Башня, украшенная каменными шишками и шпилями, напоминала рогатый бастион рыцарской крепости. Так, по крайней мере, мне казалось в детстве. Однажды нам (мне и Кольке, который потом ослеп от метилового спирта) удалось пробраться в эту башню, мы выкрали ключ у моей бабки и через черный ход проникли наверх. Увы, как обычно бывает в этой жизни, реальность оказалась гораздо беднее фантазии: рыцарский пол был в голубином помете, в углу валялась драная телогрейка, рядом – пыльная бутылка из-под «старки», на стене кто-то начертил чем-то острым краткое матерное слово.