Обнаженная натура

Его слова, гладкие и скучные, как пуговицы на драповом пальто, выводили происходящее на уровень полного абсурда. Напоминали записки Луи Арагона времен дадаизма. Кардинальный способ – что за дичь! Это был ранний Макс Эрнст или поздний Рене Магритт, спектакль из репертуара театра абсурда на фоне кухонных декораций номенклатурного пошиба – двухкамерный «Розенлев», итальянский кафель, югославский гарнитур «Милена» из двенадцати предметов.

– Людям свойственно заблуждаться – звучит банально, да? – Он посмотрел на свои ровные розовые ногти. – И здесь очень важен научный подход. Ведь у вас в институте есть политэкономия? Есть. А чему нас учит марксизм-ленинизм? Правильно, материя первична. Все, что можно потрогать. А что нельзя – то химера и фикция.

Тут он, возможно, заблуждался, но возражать я не стал. Сидел и слушал, пытаясь хоть как-то собрать разлетевшиеся мысли.

– Важно объяснить человеку его приоритеты. Как я уже сказал – превосходство материального над духовным. Любовь, честь, достоинство, безусловно, важны. Но они важны для живого человека. И лишь безнадежный романтик или клинический идиот сделает неправильный выбор между… – он посмотрел в потолок, вроде как подыскивая пример, – между, предположим, любовью и жизнью. Ведь любовь мертвецу – это ж как безногому ботинки. Лучше быть живой собакой, чем мертвым львом. Банально, но факт! Честь и достоинство – такие же химеры, поверь мне. Я уж таких гордецов перевидал – фу-ты ну-ты, испанские гранды и английские лорды просто! – ползали потом в крови и соплях, сапоги лизали.

Он усмехнулся одними губами, внимательные глаза, линяло-серые, глядели из-под козырька так же холодно.

– Как писал классик, а? И однажды в твоей жизни появится новое имя, которое превратит все прежние имена в пыль. Кто сказал?

– Достоевский, – буркнул я.

– Приятно говорить с культурным человеком. Ты через год, да что там год, к осени забудешь все это! – Он беспечно махнул рукой. – Диплом на носу. Сам красив, богат, вон квартирища какая! Девки же просто с ума будут сходить! К тому же предки в Африке, фирменные тряпки чемоданами шлют. «Березка», чеки серии «дэ». Папашу вот-вот торгпредом назначат – а это еще как минимум два срока и денег три ведра.

Снова та же щучья улыбка, пристальный взгляд.

– Не будь дураком, Голубев! Это ведь даже не компромисс, а всего лишь здравый смысл, поверь мне, я-то знаю. Сам в твои годы заблуждался… Про чистые руки и горячее сердце. Фасад все это, деревни потемкинские, на фанере красивыми красками нарисовано, а за фанерой…

Дядя Слава снова махнул небрежной рукой. Но где же Лариса? Прячется? Наверное, услышала, узнала голос… Боковым зрением я видел весь коридор до самой прихожей.

– Хорошо, я помогу тебе. Вот, к примеру, твой дед, Голубев Андрей Васильевич. Герой Советского Союза, похоронен на Новодевичьем кладбище, два ордена Ленина, три Красного знамени, Грюнвальдский крест, орден Почетного легиона. Сражался на Халхин-Голе, за прорыв Ленинградской блокады и участие в ликвидации Шлиссельбургской группировки награжден орденом Кутузова первой степени… Да что там, героический дед.

За окном точно сменили декорацию – разом зажглись фонари по обе стороны набережной, и тут же из маслянистой Москвы-реки им в такт отразились желтые зигзаги. По мосту, тоскливо позванивая, полз трамвай, меж фонарей сиротливо засветились обвисшие гирлянды, забытые с прошлогодней Олимпиады. На лестничной клетке грубо, точно ругаясь, залаял сенбернар Кинг, соседка вывела старого кобеля на прогулку. По ним можно было проверять часы – уже половина десятого.

Дядя Слава неторопливым голосом продолжал; я смотрел в темноту окна, в призрачное отражение кухни, и старался его не слушать. Он говорил про Халхин-Гол, про Блюхера, про архивы – «их архивы».

Никто и никогда в нашей семье не говорил об этом. Ни при жизни деда, ни потом. В семье повешенного о веревке не говорят, а ведь у нас что ни семья, то повешенный. Я вырос, следуя этим правилам, меня отлично выдрессировали. Не задавай ненужных вопросов – не получишь неприятные ответы. И пусть правда выпирает отовсюду, даже сквозь суконную канцелярщину Большой Советской Энциклопедии – что за страшная эпидемия пронеслась над страной в тридцатые годы, скосив каждого второго генерала и маршала? – черт с ней, с правдой. Не спрашивай.