Обнаженная натура

Дядя Слава порылся в своей сумке, что-то достал. Какую-то продолговатую коробку, чуть больше сигаретной пачки. Присел на корточки передо мной, чуть наклонив голову, точно любознательный ребенок, разглядывающий диковинного жука.

– Мистика… – пробормотал он. – Глаза и рот, но, главное, глаза…

Я пытался разглядеть, что за коробка у него в руках. Что-то вроде футляра для очков.

– Вот ты скажешь – месть, – задумчиво, чуть ли не задушевно начал он. – И попадешь пальцем в небо. Месть – развлечение для дураков, для индивидуумов с ограниченным интеллектом. Месть скучна и напоминает забивание гвоздей – приятно, но однообразно. Мне же тогда открылась картина устройства мира, знаешь, будто господь показал чертеж вселенной. Шестереночки всякие, колесики. И все тикает… Тик-так, тик-так.

Он сидел на корточках прямо передо мной, но глаза его смотрели куда-то мимо, сквозь меня. Он открыл футляр, там был шприц. Пахнуло аптекой.

– Знать устройство нашего мира, понимать, как вся эта швейцарская механика функционирует, – это ли не удача? А добавь сюда возможность контроля: подкрутить гаечку тут, а шайбочку там, рычажок ослабить, маслицем капнуть – это ли не счастье?

Тихо улыбаясь, он смотрел в кухонную стену, будто там простиралось бескрайнее море или волшебная долина.

– А зона… Зона бы его сломала. – Он вздохнул. – Сломала бы. Уж больно гордый был. Да к тому же Ольга бы его ждала. Надеялась бы. Вот говорят, смерть. А что смерть? Что мы о ней знаем? Может, смерть – это дар? Мы всю жизнь барахтаемся, подличаем, себя изводим и других мучаем, даже убиваем, чтобы ее избежать, а она ласковая и добрая. Как фея из сказки… Может, именно потому с того света никто и не вернулся в жизнь?

Он негромко усмехнулся, будто припомнил что-то забавное.

– Но он, братец мой, так ничего и не понял. Ни-че-го. Той ночью в камере я ему пытался втолковать – дохлый номер. Все удивлялся, потом рыдал. Раньше слезы нужно было лить, раньше. Раньше, дорогой мой.

Улыбка исчезла, он сжал губы, зло мотнул головой.

– Но каким же манером ему удалось меня с того света достать? И как! – Его мысль куда-то перескочила. – Не сравнивала? Нет? Да и кто тебе поверит? Ведь каждую окаянную ночь! Каждую, понимаешь! Даже мертвый он лежал в нашей кровати, там, с другого края, лежал и скалился. А она, покорная рабыня, выключала лампу и молча разводила ноги. Интимные ласки под присмотром покойника – как тебе такой кандибобер?

С моста долетел трамвайный звон, скользкий визг железа по железу. Потом бабий дурной вой. Дядя Слава даже бровью не повел.

– С того света достал, подлец… – вполголоса произнес он. – Не мог я с Ольгой, физически не мог, понимаешь про что я? По идее, должно быть наоборот: ведь мне она досталась в конце концов, как приз, как трофей, как кубок кубков и кубок чемпионов. Мне! Да и любил я ее. Наверняка любил. Головой-то я все понимал, а вот поделать с собой ничего не мог. Это вроде книги, знаешь, любимую книгу грязнуля вернет тебе, а там, на страницах, и пятна от пончиков, и круг от чашки на обложке. И все – нет книги, хоть на помойку выбрасывай.

На мосту что-то происходило: захлебнулась обморочным воем сирена, милицейский свисток коротко взвизгивал, будто резал воздух злыми трелями.

– Отчаянье, понимаешь! Насмешка судьбы! Как тот грабитель, всадивший нож в спину ювелиру и счастливо ушедший от погони по головокружительным карнизам и ночным крышам, ты наконец в своей тайной берлоге алчными руками вываливаешь из черного мешка награбленные сокровища и обнаруживаешь, что они – ржавые гвозди и битое стекло. Как тебе такой оборот?! Ты рыдаешь, ты воешь. Ты раздавлен. А в небесах циничные херувимы хохочут павианами: тебя предупреждали, будь осмотрительней в своих желаниях – ведь они могут исполниться! Капкан, капкан, капкан…

Он несколько раз повторил слово, оно потеряло смысл, превратившись в шаманское заклинание.

– Капкан! Вот тут он. – Дядя Слава шлепнул ладонью себя в лоб, засмеялся. – Все беды и препоны нам видятся исключительно как козни внешнего мира – дурак-начальник, кретин-сосед, дрянная погода, маленькая зарплата. Исправить эти неполадки, и все – живи не хочу! Представляешь, что стало бы с нашим миром, взбреди богу блажь выполнять все наши желания?

Он снова засмеялся, невесело покачал головой.

– Мне даже показалось, что я того… Чокнулся. Сбрендил, понимаешь. Дикое ощущение, будто внутри тебя живет кто-то еще. Живет-живет… И он, этот зоркий критик и чуткий рецензент, мастак-матерщинник, зануда и истерик, следит за каждым твоим шагом, за малейшим изгибом твоей мысли, за тончайшей фрустрацией твоего настроения. К тому времени я уже на ней женился, так он начал мне всякие идейки подбрасывать… Бывало, проснешься среди ночи, она рядышком сопит себе беспечно, тихо пройдешь на кухню… А у меня там набор ножей, «Золлинген». Достанешь и любуешься сталью в темноте.

Он застыл и замолчал, точно припоминая что-то.