Обнаженная натура

Часть II

Пандора принесла ларец с бедствиями и открыла его. То был подарок богов людям, по внешности прекрасный, соблазнительный дар, называвшийся «ларцом счастья». И вот из него вылетели все бедствия, живые крылатые существа; с тех пор они кружат вокруг нас и денно и нощно причиняют людям вред. Одно зло еще не успело выскользнуть из ларца, как Пандора по воле Зевса захлопнула крышку, и оно осталось там.

Отныне у человека в доме навеки есть ларец счастья, и он мнит, что он обладает каким-то необычайным сокровищем; оно всегда к его услугам, и он пользуется им, когда захочет, ибо он не знает, что этот ларец, принесенный Пандорой, был ларцом зла, и считает оставшееся зло за величайшее благо и счастье – это и есть надежда. А именно, Зевс хотел, чтобы человек, сколько бы его ни мучили иные бедствия, не бросал жизни, а всегда вновь давал бы себя мучить. Для этого он дал человеку надежду: она в действительности есть худшее из зол, ибо удлиняет мучение людей.

Фридрих Ницше «Книга для свободных умов»

Ну вот, ты опять улыбаешься. Опять ты мне не веришь – как я могу помнить все нюансы, все эти запахи, ощущения, все мелочи, затянутые илом времени, засыпанные песком десятилетий? Сколько прошло лет? Ты по-детски загибаешь пальцы, поднимаешь глаза в потолок. Двадцать пять? Тридцать? Боже, тридцать пять? Тридцать пять! Ты смеешься, хлопаешь в ладоши: господи, да ведь ты почти старик!

Ты права, впрочем, смешного тут мало. И не надо называть меня безумцем, я просто стареющий художник, которому нравится одиночество. Мастер обречен на изгнание, сиротство – его удел. Творчество задыхается в духоте обыденности, хиреет в пошлости быта, чахнет в гнетущей скуке дружеских и семейных отношений. Невозможно представить Ван Гога, стучащего костяшками домино во дворе с приятелями. Или Ницше, спешащего с продуктовыми авоськами, полными молочных бутылок и зеленых бананов. Или Данте, меняющего пеленки. Или Вагнера… Впрочем, ты уже поняла.

Мне потребовались годы, чтобы стать честным с самим собой. Отбросить глупый стыд и выдавить из глубины души сокровенное признание: кто я такой. Что я такое. Прошло много лет, прежде чем я решился на это. Вся нелепость в том, что мне тогда просто не мог открыться истинный смысл событий – я воспринимал их буквально, видел лишь оболочку, не понимал сути. Не мог разглядеть тайного смысла вещей.

Думаю, я особенно чуток к магическим свойствам света. Для человека из толпы – это пустая фраза, но я надеюсь когда-нибудь побеседовать на эту тему с Караваджо или великим Ван Рейном. Уверен, за чертой земного бытия нас держат особняком в каком-нибудь тенистом парке с белыми беседками и неторопливо журчащими ручейками. Розоватые мозаичные дорожки, жемчужное небо цвета изнанки большой ракушки, ленивые шмели копошатся в сочных пионах – да, рай. Или что-то в этом роде.

59

Память – кольцо. Моя память – змея, заглатывающая свой хвост, тот самый змий-уроборос, символизирующий отсутствие начала и бессмысленность поиска конца. Память обитает внутри меня, и я живу внутри памяти. Мир снаружи, этот так называемый реальный мир жалок, смешон и нелеп, он глуп и примитивен, да просто ничтожен по сравнению с сияющим совершенством мира моей памяти. Я брожу гулкими анфиладами, гуляю по светлым залам, я любуюсь своей коллекцией. Бесценным собранием уникальных экспонатов, по сравнению с ней Уффици, Лувр и Эрмитаж – пыльная лавка старьевщика, набитая скучным, скучным хламом. Я гуляю, брожу, разглядываю. Шаги мои легки и неспешны.