Обнаженная со скрипкой (ЛП)

Изобэл. Все-таки вы должны согласиться: не очень умно было с вашей стороны позволять Полю втирать вам очки. Я знаю, все мы иногда ошибаемся, но уж если мы осознаем, что неправы, то гораздо лучше мужественно и открыто в этом признаться. Разве не так?

Джейкоб(сдерживаясь). Нет, Изобэл. Не согласен. И не имею ни малейшего желания признаваться в своей неправоте, когда всеми фибрами души я чувствую, что прав. Я продолжаю утверждать, что человек, создавший все эти картины, — кто бы он ни был — гениален!

Изобэл. К сожалению, я в этом не могу с вами согласиться. Когда вы мне показали первую картину Поля, много лет назад, мне стоило больших усилий не рассмеяться вам в лицо. Эта уродливая женщина с горшком на голове!

Джейкоб(терпеливо). «Рыночная торговка в Алжире». Признанный шедевр.

Изобэл. Все же вы не докажете мне, что женщины, даже в Алжире, ходят по рынку совершенно голые.

Колин и Памела смеются.

Джейн. Неважно это, мама. Разве вы не понимаете, что мы должны быть заодно с Джейкобом?

Изобэл. Мне очень жаль, но моя совесть не позволит мне хотя бы даже одну минуту поддерживать заведомую ложь.

Памела. Согласна с мамой. Я за честную игру. Это всегда вознаграждается.

Джейн. В данном случае окажется как раз наоборот. Если все станет известно, то не только бедный Джейкоб будет разорен, но и наследство отца потеряет всякую ценность. Мы должны быть практичны. Что хорошего, если мы растрезвоним об этом скандале на всех перекрестках? Нам прежде всего надо установить: кто писал картины отца, а Джейкоб уже должен позаботиться о том, чтобы справедливость восторжествовала.

Изобэл. Справедливость?

Джейн. Именно так. Джейкоб должен добиться, чтобы человек, создавший эти картины, — кем бы он ни оказался — получил в конечном счете заслуженное признание. Не так ли, Джейкоб?

Джейкоб. Да, дорогая.

Изобэл. Вот если бы отец Фланаган был здесь…

Джейн. Не думаю, чтобы он мог чем-нибудь помочь.

Изобэл. Я знаю, ты его не любишь, Джейн, но поверь мне, он замечательный человек, почти святой.

Джейн. Кто нам действительно сейчас необходим — так это ясновидящий!

Колин. На сей раз я согласен с Джейн.

Изобэл(с упреком). О, Колин!

Колин. Даже добрый старый мистер Флинт был бы нам куда более полезен, чем отец Фланаган. Он хоть и не ясновидящий, но зато опытный юрист.

Изобэл. Добрый старый мистер Флинт хотел ехать с нами, но не мог оставить свою жену.

Джейн. Не похож он на папу.

Изобэл. Как тебе не стыдно, Джейн?

Памела. Почему нам не позвонить доброму старому мистеру Флинту и не рассказать ему все как есть?

Джейкоб(с убийственным хладнокровием). Я вам объясню, почему мы не можем звонить доброму старому мистеру Флинту, или отцу Фланагану, или папе римскому. Не можем потому, что все мы решили не сообщать о случившемся ни одной живой душе.

Колин. Мама еще не дала согласия.

Джейкоб. Вы должны согласиться, Изобэл… Умоляю вас. Если узнает мистер Флинт, то сразу же узнают и его коллеги, а если будут знать его коллеги, то это станет известно их женам, и мы не успеем оглянуться, как наш секрет попадет в печать.

Изобэл. Странное у вас представление о порядочности английских агдвокатов.

Джейкоб. У меня совершенно точное представление о том, насколько люди способны держать язык за зубами.

Колин. От всех этих рассуждений мало толку. Почему мы не идем в отель?

Входит Себастьян.

Себастьян(Джейкобу). Вы звонили, сэр?

Джейкоб. Нет.

Себастьян. Как странно. Могу поклясться, что слышал звонок. Вероятно, это звонил велосипедист на улице. Могу я быть чем-нибудь полезен?

Джейн. Да, Себастьян, очень.

Себастьян. Всегда к вашим услугам, мисс.

Колин. О боже! Опять начинается!

Джейн. Вы тут упомянули, что подлинность письма моего отца была засвидетельствована Мари-Селест и каким-то старшим официантом.

Себастьян. Да, Жюлем Месонье, улица Перпиньян, 80 бис.

Джейн. Он говорит по-английски?

Себастьян. О нет. Хотя в период освобождения Франции он, вероятно, усвоил несколько американских фраз, вроде — «О’кэй» и «Дайте мне чашку кофе».

Джейн. Он не читал письма? Они оба его не читали?

Себастьян. Нет, они только подписались как свидетели.

Джейн. Прекрасно. И вы совершенно уверены, что никто за стенами этой комнаты не знает содержания письма?

Себастьян. Совершенно уверен. Я сам положил его в банковский сейф в запечатанном конверте.

Джейн. Когда вы только начали служить у отца, у вас не возникало подозрение, что он вовсе не художник?

Себастьян. Ни малейшего, мисс Джейн. Он предупредил меня, что во время работы ему необходимо полное уединение. Так он объяснял, почему никогда не работал в своей студии. Она нужна была ему только для рекламы, чтобы поражать воображение покупателей. Затем, ближе узнав меня, он, конечно, доверился мне.