Обойтись без Бога. Лев Толстой с точки зрения российского права

Жандармские и полицейские чины предпринимали усилия для того, чтобы хоть как-то ограничить в них участие и прессы, и публики. Так, например, процесс ишутинцев в 1866 году проходит в Петропавловской крепости не только при закрытых дверях, но и с грубыми нарушениями процессуальных прав подсудимых. Судебные заседания по уголовному делу «Второго “Первого марта”» также проводятся негласно, вместо обычной публики в зале сидят высокопоставленные чиновники, в том числе некоторые члены Государственного совета. Здесь же присутствует выдающийся юрист, криминолог и убеждённый противник смертной казни профессор Н.С. Таганцев, состоявший членом специальной консультации при министерстве юстиции[69]. В связи с тем, что император неоднократно высказывался о том, что сообщение в газетах о политических процессах должно быть как можно лаконичнее, а 18 января 1879 года последовало Высочайшее распоряжение впредь все отчёты о политических делах печатать сокращённо, с «устранением всяких неуместных подробностей, а тем более каких-либо тенденциозных выходок со стороны обвиняемого или его защиты», официальная правительственная информация появится в СМИ только через несколько недель – 9 мая (К истории ограничения гласности судопроизводства. Былое. № 4. 1907. С. 230).

На заседании военного суда под председательством генерал-лейтенанта Де Боа по делу бывшего подпоручика Владимира Дубровина, состоявшемся 13 апреля 1879 года, вообще присутствуют только чиновники, допускавшиеся в зал судебных заседаний по именным билетам. Защитником вместо избранного подсудимым присяжного поверенного Г.В. Бардовского судом назначен губернский секретарь, состоявший при том же суде и непосредственно подчинённый прокурору.

Перед началом процесса по делу В.И. Засулич газета «Русский мир» по требованию судебной администрации публикует специальное объявление: «Число публики, желающей присутствовать на предстоящем процессе о покушении на жизнь градоначальника, уже в настоящее время настолько значительно, что оказывается возможным удовлетворить не более одной четверти обращающихся с просьбами о допущении в заседание суда по этому делу». Допуск публики осуществляется строго по билетам, в зале много генералов, шикарных дам, чинов юстиции[70].

Пожалуй, единственное исключение из ставшего общим правила было сделано на всё том же «процессе нечаевцев», где в первый и последний раз в российской судебной практике публика на заседания допускалась без ограничений, и то благодаря докладу на Высочайшее имя товарища министра юстиции О.В. Эссена от 3 июля 1871 года о том, что «допущенная по сему делу полная гласность (…) будет иметь, по моему глубокому убеждению, самое благодетельное влияние на присутствующую публику» (цит. по Троицкий Н.А. Политические процессы в России 1871–1887 гг.).

От отчаянных революционеров не отстают и не менее отчаянные женщины, которых в России до «процесса Нечаева» практически не привлекали к уголовной ответственности по политическим статьям. Как писали об этом явлении современники, любая из них готова была повторить судьбу легендарной С. Перовской и вслед за ней взойти на эшафот. В 1866 году на одном из первых судебных заседаний двадцатилетняя Александра Дементьева – соратница и будущая жена народника Н.П. Ткачёва – выступает с программным феминистским воззванием, которое газета «Общее дело» называет «первым свободным и мужественным словом, публично обращённым русской женщиной к её политическим судьям».

Во время слушаний в Особом присутствии Правительствующего Сената по делу «50-ти», где в числе подсудимых были уже 16 молодых девушек, настоящей звездой процесса стала активистка «Всероссийской социально-революционной организации народников» (москвичей) Софья Бардина. В своей речи, обращённой к судьям, она говорила: «Мы стремимся ко всеобщему счастью и равенству. Это может показаться утопичным, но во всяком случае, уж кровожадного-то и безнравственного здесь точно ничего нет (…) Преследуйте нас! – за вами пока материальная сила, господа. Но за нами сила нравственная, сила исторического прогресса, сила идеи, а идеи – увы! – на штыки не улавливаются!» (Революционное народничество 70-х годов XIX века: сб. документов и материалов в 2 т. М., 1965)