В день неудачного покушения тяжело раненного генерала посещает император Александр II, и тут Фёдор Фёдорович совершает непростительную для чиновника такого ранга ошибку: в ответ на сочувствие государя губернатор говорит ему: «Эта пуля, быть может, предназначалась вам, Ваше Величество, и я счастлив, что принял её за вас». Вторая часть фразы прозвучала очень хорошо, первая, как говорили в таких случаях на императорском флоте, – гаф! Тут ещё и коллеги подсуетились… Император через одного из своих адъютантов попросил передать тяжелораненому, что лично позаботится о его семье, на что дежурный генерал заметил, что градоначальник так богат, что может позаботиться о своих близких сам. Что тут говорить – эффектно «слили» губернатора! Дальше дело подхватили революционеры, распространяя по столице комментарии типа «Так и надо старому вору!». Столичные полицейские теперь не называли своего начальника иначе, как «Федька». Ситуация выглядит вполне современно – так, как будто какой-нибудь мерзавец во время пандемии выложил фото губернаторской дочери на Мальдивах с папой на заднем плане в Telegram. Да и реакция на предстоящий суд тоже была соответствующая – Трепов ездил по городу и рассказывал в различных кабинетах, что высек Боголюбова по приказу министра юстиции Палена и что будет очень рад, если Веру Ивановну оправдают.
Судебное разбирательство, которое планировалось как расследование дела политического, неожиданно переводится исключительно в уголовную плоскость. Для этого курировавшие процесс министерские чиновники настоятельно рекомендуют судебной коллегии и государственным обвинителям не акцентировать внимание исключительно на оценке поступка генерала. Сам А.Ф. Кони писал:
Прокурор Санкт-Петербургской судебной палаты А.А. Лопухин утверждал, что министр юстиции граф
К.И. Пален был абсолютно уверен в суде присяжных[66]
, и смело передал ему это дело, хотя имел возможность изъять материалы из общего порядка уголовного судопроизводства путём особого Высочайшего повеления.Здесь очевидно, что развитие, да и само наличие суда присяжных было реальным показателем демократизации и «очеловечивания» судебной системы. Тем более, что одной из задач судебной реформы, помимо введения этого современного института судопроизводства, виделось распределение судебных функций между собственно судьями и присяжными. То есть рассмотрение фактической стороны дела принадлежало первым, юридической – вторым.
Присяжные заседатели и тогда, и сейчас определяли только виновность или невиновность подсудимых, мера наказания устанавливалась судом.
Тем не менее Н.А. Буцковский[67]
посчитал такое разделение достаточно условным:Сенатор исходил из того, что признание присяжными подсудимого виновным или невиновным требует не только принятия и непринятия достоверности фактов из обвинительного акта, но и «подведения их под законные признаки этого преступления», то есть, по мнению известного учёного, принципиально важным для постановки справедливого приговора было наличие у присяжных заседателей способности к толкованию законов и возможности делать правильное заключение из сопоставления всех фактов, представленных в процессе участвующими сторонами. Такая идеальная картина суда, которая, естественно, была далека от реальности и существовала только в научных трудах, особенно в нашей стране, где большинство населения, исполняющего обязанности присяжных, не имело (и за редким исключением не имеет) ни малейшего представления о праве и законах.