Оболочка разума

– А так! – подтвердила она оскорбленно, так как тоже ненавидела всех борцов и боксеров за явную бесполезность их силы. – Набьет себе куклу песком и бросается на нее… как на… С утра начинает и ночью кончает. И то еле-еле…

– Зачем песком? – озадачился Черчилль.

– Борцовская любовь, – подсказал Коля Козлов.

– А настоящая запрещена? – растерялся далекий от спортивных хитростей жрец красоты. – А! Тренировки! Я так и понял! Бу-га-га!

– Не «бу-га-га», а лучше скажите: если я здесь натяну, ничего или перекосится? – Лариска потеряла конец нерва и рассердилась.

– Где? – оторвал Черчилль взгляд от ее вздрагивающей спины. – Не бойтесь, абсолютно симметричных лиц вообще нет в природе. Это только у роботов. Чем человек талантливей, тем лицо кривее. Слышали? Вон у вашего хирурга какой блин мятый, видели?

– Видели, слышали… – Златокудрая, согнувшись, скользила красными пальцами в лицевых мышцах Туркутюкова. – Вы по делу скажите!

– По делу ничего, можно чуть натянуть, – Черчилль с табуретки напряженно вытянул шею, – только потом не зашивайте по граням, швы чуть смещайте, чтоб углы не выпирали…

Вернулся доктор Рыжиков с полным ртом бутерброда и снова трижды вымытыми, поднятыми, как под дулом, руками.

– Смотрите, а сегодня быстро, – обозрел он поле боя. – Хоть и без бормашины, врукопашную… Ай да мы!

Шесть часов от первого разреза. Пальцы и шеи свело, пот течет под халатами из-под мышек. И все конца не видно.

38

– То, что вы видели, Сулейман, это не счастье, – грустно вздохнул доктор Рыжиков.

– Это? – покачал головой Сулейман. – Если это не счастье, то что тогда счастье? Одна заколка на галстуке знаете у него сколько стоит?

– Не знаю, – сказал доктор Рыжиков. – Я в этом не разбираюсь. Знаю только, что это не счастье, а борьба с несчастьем. Каждый, на кого оно свалилось, борется с ним по-своему. И хорошо, если борется. Разве нам лучше было бы, если бы он пришел в заплатах и слезах, смотрел на нас с упреком: вы и высокие, и стройные… И мы бы чувствовали себя виноватыми. Хоть и «я знаю, никакой моей вины…». Пусть лучше сверкает как елка и смотрит на нас свысока. Не думайте, это не просто. Это надо быть солдатом жизни, несчастьеборцем.

Сулейман посмотрел на доктора Петровича внимательней, чем всегда.

– Вы как от нас с Востока пришли, Юрий Петрович. Как у Омара Хайяма учились. Он ведь тоже сказал: «Жизни стыдно за тех, кто сидит и скорбит…» Я смотрю, вы даже счастливых жалеете…

– Да нет, я не жалею, Сулейман, – тем не менее довольно жалостливо вздохнул доктор Петрович. – «Нас не надо жалеть, ведь и мы б никого не жалели». Слышали? Должны слышать. Просто я за то, чтобы счастливых было больше. Кто счастлив, кто жизнью доволен, тот и другим добра желает. А другие – это и мы с вами…

– Извините, – Сулейман позволил себе большую, чем когда-либо, твердость. – Извините, сколько я видел, у кого все есть, тот хочет еще больше. А другим никому ничего не желает. Особенно добра.

– Это разные вещи, – терпеливо сказал доктор Рыжиков. – Я не говорю: кто все имеет. Можно иметь все, что хотите, и ненавидеть жизнь. Чаще всего так и бывает: слишком это все дорогой ценой достается. Либо унижениями, которых потом от других требуешь, либо болезнями, которых потом всем тоже желаешь. Еще Сенека говорил: необходимое так легко найдешь повсюду; лишнее нужно всегда искать, тратя душу. Или еще: природа требует только хлеба и воды, а для этого никто не беден.

– Кто? – спросил Сулейман.

– Сенека, – сказал доктор Рыжиков. – Философ древнеримский.

– Как хорошо сказал, – оценил Сулейман. – Если бы я знал, я бы так жены родственникам и ответил. А то еще думал, но слов найти не мог.

На что доктор Рыжиков окончательно заключил:

– А теперь все же идите домой.

– Извините, – мягко улыбнулся Сулейман.

– Я серьезно говорю, Сулейман.

– И я серьезно. – Теплые золотые искры прыгнули и спрятались в темных глазах. – Вы идите домой, отдохните.

– Я не имею права, – сказал доктор Рыжиков. – Идите, Сулейман, я, к сожалению, не могу вам даже полдежурантских платить за ночной караул. А вам завтра работать.

– И вам завтра работать, – мягко, но твердо не соглашался Сулейман. – Не надо меня обижать, Юрий Петрович.

– Как обижать? – удивился доктор Рыжиков.

– Вы думаете, что перс только за деньги может ночью возле больного сидеть?

– Извините, Сулейман! – попросил теперь доктор Петрович. И очень огорченно, так что у Сулеймана мелькнули в глазах его теплые искры, и от торопливо сказал:

– Это вы извините! Я учиться хожу, а знания дороже любых денег. Это я за них должен платить, а получаю бесплатно.

Посмотрели друг на друга и тихо прыснули. От такой разведенной собою торговли. Все рвутся платить, когда нечем. Посмотрим, когда будет чем…