Положение Порт-артурского гарнизона ухудшалось: люди недоедали, устали и физически и морально. Количество цынготных больных возрастало; за первую половину декабря поступило в госпитали 71 офицер и 1790 солдат. В крепости почти не оставалось резервов. На позиции посылались солдаты, только что поднявшиеся с госпитальной койки. В эти тяжелые дни Порт-Артуру был нужен такой организатор, как Кондратенко, который мог бы руководить обороной крепости.
Генерал Ноги не рассчитывал более штурмовать крепость, он решил брать ее измором, по частям. Через десять дней после взрыва и занятия форта № II он решил проделать то же с фортом № III, под бруствер которого было уже заложено 12 зарядов динамита общим весом свыше 6 тонн. Форт мог стать в любую минуту братской могилой. За несколько часов до его падения 28 декабря комендант капитан Булгаков в рапорте Стесселю, докладывая об обстановке, писал, что противник днем и ночью обстреливает форт 11-дюймовыми снарядами, днем и ночью ведет минные работы; из гарнизона давно выбыли смелые и опытные солдаты, а на пополнение присылают из госпиталей и околотков людей с опухшими ногами и незалеченными ранами; все блиндажи разрушены, и солдаты несут большой урон.
Не успел еще Булгаков отправить свой рапорт по назначению, как на форт обрушился небывалый ливень снарядов. Вскоре раздался оглушительный взрыв под землей, который, однако, оказался неудачным: забивка вылетела через галлерею в ров к противнику. Через два часа взрыв повторился. Дым, тучи песку и пыли заволокли форт; в напольном бруствере образовались две воронки; многие уже полуразрушенные блиндажи от сотрясения рухнули; развалились помещения для солдат; вспыхнул пожар.
Во время катастрофы на форту находилось 240 рядовых и офицеров, из них 58 моряков. Часть гарнизона погибла, а остальные [206] были настолько деморализованы происшедшим, что не могли оказать должного сопротивления.
После взрыва форт был сразу же атакован. В это время Булгаков донес в штаб крепости, что бруствер занят неприятелем и гарнизон держится на второй линии. На форт были немедленно посланы подкрепления и организована артиллерийская поддержка, но солдаты противника упорно продвигались вперед, закрепляя каждый захваченный метр мешками с песком.
Генерал Горбатовский приказал коменданту немедленно очистить от японцев бруствер, но наличными силами это сделать не удалось. Тогда Горбатовский прислал роту моряков с броненосца «Ретвизан», но и это не помогло: форт получал из резерва роты, а японцы бросали в бой полки.
В пятом часу пополудни неприятельские солдаты бросились лавиной в атаку и с ходу захватили вторую линию обороны — линию батарей. Русские отступили к казарме и, отстреливаясь, закрепились. Около 6 часов туда подошла полурота моряков с «Севастополя». Булгаков рассчитывал дождаться темноты, чтобы выбить неприятеля с форта, и просил Горбатовского помочь ему артиллерийским огнем.
Неприятель продолжал накапливать силы. Начальник отдела подполковник Гандурин обратился к генералу Горбатовскому с просьбой дать разрешение оставить форт, пока еще не взошла луна. Гандурин писал, что ручаться даже за несколько часов борьбы трудно, гарнизон находится в каземате, почти окруженном японцами. Горбатовский доложил об этом в штаб крепости, и в 10 часов 30 минут вечера Стессель приказал форт оставить. Русские обороняли его развалины одиннадцать часов. Отступая, они зажгли все, что могло гореть. Японцы взяли в плен только трех раненых солдат. Сами же они за день боя потеряли убитыми и ранеными свыше тысячи человек.
После падения форта № III для Порт-Артура создалось угрожающее положение: неприятель на этом направлении мог ворваться в город. Фок в докладе Стесселю заявил о том, что положение крепости безнадежное. Все предыдущие акты предательства Стесселя и его подручных — Фока и Рейса — привели крепость к состоянию, когда можно было доказать, что положение ее действительно безнадежно. Со смертью Кондратенко у предателей были развязаны руки для завершения их гнусного дела. Смирнов не мог им помешать, так как он сам был участником вредительских актов против гарнизона крепости. Стессель решил, что наступил момент, когда можно открыто заявить о капитуляции.