Оборотень на щите

Она послушно приподняла ладонь. Пальцы Ульфа тут же ее стиснули.

В следующий миг он дернул Свету к себе. Обнял одной рукой — и вокруг заплескался белесый туман. А Ульф, прижав Свету к своему боку, уверенно двинулся куда-то в этом мареве.

Еще через секунду вокруг разлился мрак. Локки бросил короткое словцо, и справа загорелся шар альвова огня. Ульф неспешно отпустил Свету…

Они снова очутились в опочивальне погибшего Торгейра.

Темнела сбоку перекосившаяся кровать со скомканными покрывалами, затканными пылью. В выбитом окне посвистывал ветер. А напротив, на другой стороне опочивальни, высилась глыба льда. Искристо-белый бок, обращенный к окну, успел подтаять и оплыть косым срезом. Внизу, у самого пола, сквозь лед проступило кровавое пятно.

— Это единственная опочивальня, в которой еще остался альвов шар, — сообщил Локки, отступая в сторону. — Из остальных покоев оборотни все светильники вынесли. Да и пожары этот дом не затронули, слишком давно сюда не заходили люди, прокладывая стежки от ворот. С чего начнем беседовать… потомок? Или все-таки сын?

В паузе, которую выдержал Локки, и в слове "сын" таился намек. Света напряглась.

— Начнем с тебя, — резко произнес Ульф. — Какую игру в хнефатафль ты когда-то затеял? Что тогда случилось? Почему я помню лишь свою смерть в Асгарде? Да еще свое прежнее имя?

— Выходит, ты опять все забыл? — поинтересовался Локки, улыбаясь змеисто, тонкогубо. — Ермунгард тоже страдал от чего-то подобного. Но у него беспамятство осложнялось безумием. Что ж, из-за твоей потерянной памяти я начну издалека…

Локки бросил насмешливый взгляд на Свету. Продолжил:

— Я вырос в Асгарде. Моя мать Лаувейя оставила меня там малым щенком, и Асгард стал моим домом. Асы надо мной потешались, но я считал их родичами. Других у меня все равно не было… потом я взял в жены Ангрбоду, госпожу из великих и древних йотунов. Случилось это еще до Сигюн, моей второй жены. Ангрбода родила мне трех детей, Фенрира Волка, Ермунгарда Змея и деву Хель. И как только мои дети перестали нуждаться в матери, они поселились со мной. В моем доме, стоявшем в Асгарде. А затем я убил сыночка Одина…

Локки сделал паузу. Ульф нетерпеливо бросил:

— Ты убил Бальдра. В сагах говорится, что ты сделал это, завидуя Бальдру, которого в Асгарде все любили. Продолжай.

— Действительно, кому еще мне завидовать? — со смешком уронил Локки. — Бальдр Прекрасный, вот как его называли асы. А я, конечно, ему завидовал. Ведь он был таким красавчиком, с этими рыже-золотыми кудряшками до пояса. И он так красиво вплетал в свою гриву красные нити, чтобы подчеркнуть ее рыжину. Как я мечтал стать таким же…

— Тогда зачем? — перебил его Ульф.

— Я убил Бальдра за то, что он уложил в постель мою дочь Хель, — отрезал Локки. — Она была самой сильной из моих детей. И с малолетства могла управлять тем куском Великой Бездны, который потом нарекли Хельхеймом. А еще Хель, подобно мне, умела ходить по мирам. И Бальдр хотел получить от Хели детей, которые ни в чем не уступят детям Ангрбоды. Которые унаследуют дар Хели и ее силу. После этого асы перестали бы нуждаться во мне. Меня и моих детей ждала смерть. Хель после родов тоже собирались убить, чтобы не опасаться ее мести и получить власть над Хельхеймом. Но я опередил асов, подстроив смерть Бальдра.

— Бальдр и наша Хель? — проворчал Ульф. — Удивительные вещи я успел позабыть.

Света, молча слушавшая их разговор, мысленно изумилась — позабыть? Но ведь забыть можно лишь то, что знаешь?

А следом она вспомнила еще кое-что. В сагах говорилось, что у Хель половина лица синяя, а половина красная. Та самая Хель и Бальдр Прекрасный?

— Хель сразу поняла, кто убил Бальдра, — продолжал Локки. — Ее мои увертки не обманули. Дочь обиделась на меня, и поспешила затвориться в своем Хельхейме. Кстати, только благодаря этому Хель исчезла из Асгарда прежде, чем асы кинулись ее ловить. Но злилась она недолго. Души клятвопреступников после смерти попадают в Хельхейм. И душа Бальдра сама явилась к Хель. А там честно призналась ей во всем. В ложных клятвах, в том, что асы под конец хотели прикончить саму Хель…

И вышел у них посмертный допрос, пролетело в уме у Светы. Может, Локки так и задумывал? Убить, чтобы дочь все узнала, встретив покойника в своем Хельхейме. Который здесь считался миром для душ воров, рабов и клятвопреступников. Куда сыну Одина не полагалось попадать, будь он честен.

— Но асы раскусили мою хитрость, — объявил Локки. — Догадались, что это я подсунул в руку слепому Хегу копье из омелы, единственного дерева, способного убить красавчика Бальдра. Хег, еще один сынок нашего всеотца Одина, это копье в шутку швырнул. И оно, как бы в шутку, попало… а асы, отгоревав, все-таки проверили копье. И тут, о чудо. Асы узнали, что оно вышло не из мастерских Асгарда.

Локки хохотнул. Затем сказал уже серьезно: