Оборотная сторона НЭПа

Орджоникидзе не только попытался свести суть восстания к заурядной классовой борьбе, но и поставить жирную точку на происшедшем. «Вся эта банда, — сказал он, подразумевая повстанцев, возглавлялась Паритетным комитетом, ныне в полном составе “заседающем” в ГрузЧК, у товарища Берии»^{410}. Ни словом не обмолвился, что эти самые члены Комитета уже расстреляны.

Совершенно иное волновало Москву. 18 сентября ПБ, выслушав Менжинского и Чичерина, приняло хотя и достаточно жёсткое, но не окончательное решение. «Признать, — отметило оно, — что Заккрайком не учёл международного значения событий в Грузии, ввиду чего проводил политику расстрелов без санкции ЦК». Вспомнив о рекомендациях Сталина, предложил: «Для выяснения причины восстания и выработки мер улучшения положения в Грузии создать комиссию в составе тт. Молотова, Менжинского, Орджоникидзе, Квиринга (первый секретарь ЦК компартии Украины. — Ю.Ж.) и Зеленского с месячным сроком работы».

Тем же решением ПБ поручило Орджоникидзе и Чичерину «составить осведомительную справку о событиях в Грузии для полпредов», а ещё одним, принятым в тот же день — Томскому, которому следовало «дать в печать открытое письмо к одному из лидеров западно-европейского движения (профсоюзного. — Ю.Ж.) в ответ на соответствующий запрос (заранее согласованный.— Ю.Ж.) с разъяснением событий в Грузии»^{411}. Волне резкой критики действий советской власти при подавлении «социалистического» восстания, захлестнувшей мировую прессу, следовало противопоставить хоть что-то.

Окончательное же объяснение грузинских событий и их оценка, существенно отличавшиеся от предложенных поначалу Орджоникидзе, прозвучали только на октябрьском пленуме ЦК. После завершения работы комиссии Молотова, который и разглядел в частом случае общее.

«Самым крупным фактом, — сказал Вячеслав Михайлович, — характеризующим настроение деревни, должны быть признаны события в Грузии. Вам всем известно, что Грузия в целом не была объята восстанием. Но, вместе с тем, также известно, что два уезда в Грузии были довольно серьёзно задеты восстанием, что в этих двух уездах участвовали (в восстании. — Ю.Ж.) тысячи крестьян, а в третьем, Гурийском, было определённо массовое восстание. Там поголовно всё крестьянство пошло в прямое и открытое восстание».

Не ограничившись полным отказом от прежней, щадящей московские власти информации, Молотов дал и политическую оценку грузинских событий. Она, заявил кандидат в члены ПБ и секретарь ЦК, «заключается в том, что восстание произошло и оказалось неожиданным для нашей партии в том самом Гурийском уезде Грузии, где было наибольшее количество коммунистов не только по всей Грузии. Я не ошибусь, если скажу, что наибольшее количество из всех уездов Союза советских республик Гурийский уезд имеет наибольшее количество коммунистов — около тысячи, если не больше.

Таким образом, мы имеем здесь восстание, причём массовое, в таком уезде, где мы имеем как раз наибольший процент коммунистов… Тут натыкаемся на недостатки, которые являются недостатками не чисто грузинскими, а недостатками, имеющими большое значение для всей нашей партии».

Подтвердил Молотов свою оценку данными, характеризующими положение во всей стране. Рассказал о раскрытии в Крыму подпольной организации, в которой «не менее половины — по крайней мере, из числа арестованных ГПУ, было из крестьянства, причём свыше ста человек — середняки и бедняки»: Напомнил о хорошо известном всем членам ЦК раскрытии крестьянских подпольных организаций в Одесской губернии и на Волыни, о разгуле бандитизма на Северном Кавказе, об усилении в сибирских деревнях кулацкого террора против коммунистов, комсомольцев и советских работников.

Только затем Молотов обобщил: «Есть заметное проявление активности контрреволюционных организаций и ещё неоформившихся настроений». Выражавшихся в стремлении создать Крестьянский союз. Хотя и в рамках советской власти, но оппозиционный РКП. Разговоры о нём, заметил Молотов, «идут не прекращаясь, но они за последнее время в большинстве случаев почти не доходят до нашего сведения, хотя идут почти что во всех районах Союза»^{412}.

Выступивший на пленуме Сталин хотя и посвятил доклад исключительно партийной работе в деревне, пришёл к тому же выводу, что и Молотов. «Оказывается, — ехидно сказал он, -есть такие коммунисты, которые боятся критики, не хотят вскрывать недостатки нашей работы. Одно из двух: либо мы сами будем критиковать себя и дадим беспартийным раскритиковывать нашу работу, и тогда можно будет надеяться, что наша работа в деревне двинется вперёд, либо мы такой критики не допустим, и тогда нас будут критиковать события вроде восстаний в Кронштадте, в Тамбове, в Грузии»^{413}.

Кто из коммунистов боится критики, вернее, говорит только о положительных явлениях жизни, догадаться было не трудно. Явно это относилось к Зиновьеву и Каменеву.