Оборотни в погонах

Оказалось, что Лампа служил срочную во внутренних войсках и в самоволке, будучи пьяным, изнасиловал школьницу. В камере он считался «обиженным». На задницу его, правда, никто не посягал: не тот контингент подобрался, все как один — секс-большевики, но всю черную работу выполнял именно он. Спал он, как и полагается, под крайней шконкой, возле отхожего места. Ел отдельно от остальных.

Для Крюкова потянулись дни заключения. На допросы его не вызывали, адвокат Коля все не возвращался. Крюков даже стал беспокоиться за его жизнь. Вон, в газетах пишут — в Сибири мафия — ой-ей-ей!

Доставали две вещи — скука и радио. Скрытый в стене репродуктор орал так, что голова раскалывалась. Из книг в камере имелись две, и обе — Мураками. Оказалось, что их двое. Рю и Хрю. Или что-то в этом роде. Их оставил какой-то шибко продвинутый узник. На развороте первой книги каллиграфическим почерком было выведено: «Эй, не будьте дураками! Не читайте Мураками».

Крюкову приходилось читать японцев: Масутацу Ояму, «Хагакурэ бусидо», Акутагаву и даже педика-культуриста Юкио Мисиму, сделавшего себе харакири. Но оба Мураками его просто доконали. Он решил поберечь голову и предпочел заняться шахматной игрой в воображении. Но дальше четвертого хода черных дело у него не шло. Поэтому сыщик даже обрадовался, когда день на четвертый его заключения в СИЗО произошло ЧП. Заключенных покамерно выгоняли на продол, строили, обыскивали, а тем временем устраивали шмон в камере.

Среди контролеров Крюков заметил того, кто водил его на встречу к Зинке. Когда вертухай оказался рядом, сыщик спросил его.

— По какому случаю такой шухер?

Контролер помедлил, думая, стоит ли отвечать, потом решился.

— Чистильщик ушел. А с ним контролер новый с продола. Зину Кошкину, суки, убили.

— Зинку?! А как фамилия этого контролера?

— Ерохин.

Крюков заскрипел зубами и так изо всех сил ударил сжатой в кулак правой рукой в свою открытую левую ладонь, что все, и шмонаемые и шмонающие, обернулись на звук удара, эхом отразившийся от сводов коридора.

«Вот идиот! — упрекал он себя. — Ну разве можно было пускать такое на самотек?».

Единственным оправданием ему служило то, что опасность со стороны новенького контролера он усматривал для себя лично. Ошибся маленько. Размечтался, приболел манией величия.

«Станут они из-за меня, дурака, в тюрягу своего человека пристраивать. Да меня любой отморозок за две пачки чая на пику посадит. А то и за одну»! — запоздало костерил себя Крюков…

Вернувшись после шмона в камеру, Крюков нигде не обнаружил книжек Мураками. Вероятно, их уволок кто-то из вертухаев. Тоже, наверно, продвинутый.

«Что ж, пусть читает, — подумал Крюков. — Хуже чем есть ему уже не будет».

Буквально на следующий день объявился живой и здоровый адвокат Коля. Колю хлебом не корми, дай развалить какое-нибудь уголовное дело. И чем крепче оно сколочено, тем ему интереснее. А уж там, где следователь схалтурил, и говорить было не о чем.

Однажды Коля, знакомясь с показаниями свидетеля, заметил, что интервалы между словами слишком велики, чтобы этим не воспользоваться. Подделывать почерки и подбирать цвет пасты в авторучке он был непревзойденный мастер. И везде. где главный свидетель что-то «видел», «заметил», «узнал», стало «не видел», «не заметил», «не узнал».

Но это был забавный казус, не более. Доставалось от Коли и опытным прокурорским зубрам, мастерам обвинения. Что же было говорить о наивном провинциальном следопыте Кибальчише?

Дело Крюкова, наспех сшитое, выстроенное на показаниях одного единственного подозрительного типа Смоторчука, он развалил в полчаса. Умозрительные конструкции следователя рассыпались, как карточные домики.

Как ни странно, сложнее всего оказалось отбиться от обвинения в пиратстве. В итоге суд постановил: учитывая суть предъявленных обвинений и личность обвиняемого избрать мерой пресечения подписку о невыезде.

Еще через полчаса Крюков получил обратно свое служебное удостоверение. Пистолета ему, впрочем, не вернули. Сыщика это насторожило. Он заехал домой, смыл тюремный запах, переоделся и направился в управление. Здесь он зашел в дежурку и попросил свой ствол.

— Есть приказ начальника управления пистолет тебе не выдавать, — огорошил его дежурный.

— Михалыч, дай на секунду, никто и не узнает. У меня там в стволе заначка, — пояснил опер.

Дежурный хотел было возразить, но не нашел аргументов. Лезть в ствол самому ему не хотелось. А вдруг там ничего не окажется? Подумают — он взял. Отпечатки-то его останутся.

Крюков взял пистолет, покопался в стволе, потом тщательно протер весь пистолет и вернул.

— Порядок, спасибо. Обрати внимание, сдаю стерильно чистым. Слушай, так наши вчера выиграли или проиграли? У нас в камере телевизор сломался.

Дежурный не глядя сунул пистолет, протянутый сыщиком, в оружейный сейф и принялся комментировать прошедший накануне футбольный матч.

Не дослушав его, Крюков вдруг заторопился.

— Извини, мне пора. Дел накопилось, пока на киче отдыхал. — И он отправился к себе в кабинет.

Глава четвертая Тарасов