Обращение Апостола Муравьёва

Другой сложной и дорогостоящей заботой являлась занятость экипажа. Команда мобильного ракетного комплекса, перемещавшегося автономно в течение трёх недель, представлялась Лауконену стаей высокоразвитых акул, мечущихся в аквариуме в поисках ментальной жертвы. Персонал мобильной, как и стационарной, установки, пребывал в постоянном режиме ожидания, в пассивности, когда работы мало, зато свободного времени невпроворот. Здесь-то и прятались подводные камни: десятки неординарных личностей пускались за духовной пищей, сказать иначе, интеллектуальными развлечениями.

Лауконен резонно опасался, что именно «гражданские» машинисты со временем превратятся в ментальную жертву. В идеальном ракетоносце все без исключения должны быть хищниками, но в экстремальных ситуациях именно помощникам машинистов предстояло взять на себя функции защитников, пусть даже телохранителей. Ведь надёжность цепи измеряется крепостью слабейшего звена и, если в команде окажется незащищённый человек, не исключено, что в боевом режиме он оплошает, и тогда пострадает цепочка.

Военкоматы, не ведая о конкретном назначении строжайшего отбора, послушно вычленяли информацию о призывниках, достойных по физическому, духовному и социальному развитию быть в наиболее эффективных группах. Сведения поступали в соответствующие войсковые подразделения, и таким образом Карлу Яновичу, скрупулёзно подбиравшему подходящих бойцов, стало известно о Марате Муравьёве-Апостоле, железнодорожнике-профессионале.

Марат был хорош, слишком хорош. Удостоиться правительственной награды, знака «Почётного железнодорожника» в неполных восемнадцать лет говорило о многом. Карл Янович очень редко ошибался в людях, практически никогда. Документы свидетельствовали: Муравьёв — интеллектуальная акула!

Лишь однажды, на заре деятельности, Лауконен допустил промах, порекомендовав на внедрение в кровавую банду студента театрального института. Парень так превосходно сыграл уголовника на просмотре, что Лауконен пришёл в восторг, но… обманулся. В обязательной проверке предложили подсадной утке[63] доставить на почту бандероль. Предупредили: «…И никому под строжайшим секретом…». Следом студента будто бы случайно перехватили у почтовой стойки. На глазах понятых вскрыли свёрток, обнаружили внушительную пачку американских долларов и карту укреплений на границе с Польшей. Мальчишка безобразно потёк, выложив всё, о чём знал — о Лауконене, о внедрении в банду, о тайничке презервативов, выгодно сбываемых в институте на пару с сокурсником. Размазня впоследствии стал народным артистом. Старику Лауконену, чтобы получить его автограф для внучки, пришлось униженно напоминать о крошечном эпизоде из героического прошлого. На открытке со своей фотографией артист написал: «Леночке с любовью от боевого товарища деда».

Ныне «боевой товарищ» народного артиста тестировал призывника Муравьёва по собственной кустарной технологии.

— Вижу, обоссался, карась? — вкрадчиво спросил Лауконен, не нарушив традиций.

— Нисколько, — остался верен себе Марат.

— Есть желание что-нибудь спросить?

— Зачем? Я сразу вычислил, что меня прессуют на вшивость.

— Что ты такое несёшь? — притворно удивился Карл Янович. — Допёр и промолчал?

— Так у меня вшей сроду не водилось.

— Значит, надеешься макнуть меня мордой в дерьмо?

— Условно… Для равновесия…

Они некоторое время сверлили друг друга взглядами, затем Лауконен удовлетворённо откинулся на кресле:

— Попробуй, малыш. Если уж на большие дела зреешь… Хочешь Родине послужить?

— Хочу! — заверил Марат, подтянувшись, выказывая прыть.

Подобная реакция объяснялась скорее весомостью старика, чем желанием призывника «отдать жизнь делу коммунизма». Не раскусил старик, что Марат по жизни был артистом и юморил. Так образовалась вторая за карьеру ошибка.

Отпустив Марата, Карл Янович задумался. Кое-что из биографии будущего помощника машиниста не давало покоя. В возрасте шести лет Марату поставили диагноз: «Острый кататоничекий психоз, суть шизофрения». Врач утверждал, что болезнь вспыхнула внезапно, без предварительных симптомов. Такое случается, но шизофрения — билет в один конец, иного не дано. Болезнь неизлечимая, хотя при добросовестном приёме лекарств, наблюдении и уходе пациент может прожить годы. Поражало другое: при следующем осмотре в медицинской карте Марата Муравьёва-Апостола появилась итоговая запись психиатра — «Психомоторные расстройства отсутствуют. Ранее установленный кататоничекий ступор в настоящее время не определяется. Детский аутизм исключён. Раздвоение личности не наблюдается. Диагноз шизофрения ошибочный». Ниже следовало откровенное чудачество: «Мне, доктору Грачевскому, пора на пенсию. Моя врачебная ошибка могла стоить пациенту жизни». Самоотверженное решение.