Обращение Апостола Муравьёва

Вечерами, позднее, Апостол выходил подышать свободы, выплёскивая в многострадальный воздух Подола накопившееся, раздражение. По сравнению со службой в «хозвзводе», как следовало называть по условию неразглашения, место его воинской службы, в цивильной жизни Апостола окружали неполноценные, как ему казалось, физически и морально, люди. На фоне их, как ни смешно могло показаться, он ощущал себя мифическим правителем, рождённым карать и миловать. Именно в такой последовательности, сперва карать, затем миловать.

Советская молодёжь, некогда серая и понятная, окрашивалась всеми цветами радуги с дополнительными оттенками. Революционные в прошлом стиляги растворились в лавине поклонников музыкальных стилей, выражавших пристрастия вычурно, насколько изощрялась фантазия, подстёгнутая набиравшими популярность наркотиками и старинным развлекаловом, алкоголем. Старшее поколение, умерив веру в светлые идеалы, насыщало нищий пессимизм и социальную апатию той же наживкой. Младшее, взрастая, искало место под солнцем у этой же кормушки…

В цивилизованных странах юные поколения часто старались проложить легитимные пути к успеху, в Советском Союзе подобная практика применялась скромнее. Кучкующиеся компании, пиво, гитара, драки. Повсеместно почитаемый набор с криминальной романтикой подворотен. Апостол, легко собрав вокруг себя районных забияк, стал одним из несчастий Подола. Добивался главенства над подобными стаями. Выяснение отношений становилось принципиальным, и не происходило стычки, где Апостол не вышел бы победителем. Противник ретировался с разбитыми губами, заплывшими в щёлку глазами, в крови, в кровоподтёках — самому Апостолу эти атрибуты доставались гораздо реже. Уличные драки стали для него чем-то сродни права на продажу индульгенции счастливчикам, способным к настоящей «ставке». Под ней Апостол понимал всё то, чем готов жертвовать соискатель ради победы, и как далеко в этом зайти. Драки, возведённые в культ, никогда не начинались запросто. Марату претило начинать бой с петушиного наскока «А ты кто такой?!». Он всегда отыскивал иной повод: авторитет, задетое честолюбие, реже личная неприязнь, утверждение социального статуса, вовсе изредка из-за женщины. Тщательно покопавшись в душе Апостола, можно было нащупать истинную цель конфликтов, но некому. Члены команды боготворили вожака, им не до его философских изысканий к мотивации лидерства над остальными. Выбранная Маратом цель сражений достоверно подтверждалась ощущением победы. Победил — добился главенства, проиграл — нет.

Иные видели причину непобедимости Апостола в природной силе, и павлиньей, на зрителя, смелости, но они ошибались. Отсутствие настоящего приоритета в жизни заставляли парня снова и снова делать высший взнос в очередную схватку, уподобляясь безрассудному бретёру. Если малозначимая ставка отождествлялась с едва приметным синяком, то Марат не разменивался на мелочь, и всегда жертвовал высшую по значимости — собственную жизнь. Противник чувствовал это, и проигрывал до поединка. Ни знание боевых искусств, ни нож в кармане, ни наличие крутых связей не могли спасти человека, отвергшего, как считал Апостол, высший вклад — готовность рисковать жизнью. Во все времена именно такая решимость отличала воина от кроткого попутчика с оружием в руках.

Часто, чуть реже, чем всегда, главной проблемой в уличном бою становился отнюдь не противник, а страх. Страх наивысшей ставки. И если боязнь боевой травмы удавалось пересилить, то неготовность бросить на кон свою жизнь, или неумелая демонстрация этой готовности, заранее обрекали бойца на поражение. И тут уж неважно, что ты решил для себя, главное, в чём убедился соперник. Со стороны видно, что человек ещё в движении, настигает и отступает, рубит сплеча и ставит блоки, но уже покорно принимает несчастную для себя развязку.

В возвышенных фантазиях любой паренёк Подола видел себя Д’Артаньяном, но рисковать жизнью и здоровьем ради славы безупречного дуэлянта не каждый старался.

Несмотря на то, что веяли свежие ветры, Киевский Подол от корня до верху напоминал Одессу. Почему-то обратная формула выглядела скромнее. Кто знает, не задумал ли Де Рибас Одессу по образу и подобию Подола! Одесса росла, как на дрожжах, пока не превратилась в душистый портовый город — черноморские ворота страны, Подол задержался в карликах, оставаясь районом Киева, лелеявшим старину.

Колорит этих разделённых расстоянием уголков включал родственную близость. Одесский Привоз — визитная карточка особенного, одесского юмора, Подольский Привоз — фрагмент днепровской набережной, где шутки стлались гуще рыбьей икры. В Одессе в знаменитый «Гамбринус» народ слетался со своим интересом, «Гамбринус» на Подоле славился пожиже, но вряд ли кто, проходя мимо, отказывался заглянуть на бокал-другой пива. Существовало и субъективное подтверждение: в Одессе родился и отрочествовал Марат Муравьёв-Апостол, позже геройствовавший на Подоле.