Обращение Апостола Муравьёва

Золотая лихорадка, как наркомания. Вкусивший её дурмана не в силах от него отказаться. И беспричинно, недосягаемо, манит его порочная суть. Спорт, искусство, любовь — ахинея для нищих в сравнении с бешеной удачей. Сильнее прочего Марата захватила история о золоте поверженных инков. Где-то в Перу, среди руин их священной столицы Куско, в храме Солнца огромный золотой диск с глазастыми самоцветами охранял божество. Инки считали золото священным воплощением солнца на Земле. К храму примыкал сад, наполненный отчеканенными из золота кустарниками, деревьями, цветами и птицами. Золотой сад символизировал животворящую мощь Солнца. Золото-золото-золото, глаза слипаются, и человек проваливается в животворящий сон.

Привиделось Марату, что глухонемые карлики расковывали женино колечко в тончайшую, насквозь прозрачную ткань, чтобы укрыть Галиму. «Вот видишь, солнце моё, — доказывал в дрёме Апостол, — зря говорила, что разлюбил. Гляди, сколько золота! Всё тебе!». Жена не отвечала, благородная пелена не пропускала звуков, ни снаружи, ни изнутри. Но жесты красноречивее — ещё, ещё, мало! Апостол облачился в саван, принял в руки кайло и вошёл в стальную клеть. Лифт проник на милю вниз. Там жаркий сырой мир, схваченный золотым канатом из тесно спаянных янтарных жил, мир зёрен благородной икры меж двух ломтей хлеба. Кайло врубилось в породу, застряло. Марат подёргал раз, другой, третий — и с досады очнулся. Осталось противное послевкусие.

На бесконечных просторах Сибири, Алтая, Дальнего Востока старалась не одна тысяча золотоискателей. Успех зависел не столько от опыта и знаний, сколько от каприза фортуны, от неуловимого фарта. Мамонтову, успевшему достичь регалий капитана и нагрудного значка «Отличнику Дальстроевцу», вручённого полномочным представителем КГБ, везло не всегда. Добра он нажил немало, поменял четырёх жён, но так и не смог справиться с золотой лихоманкой. С каждой новой золотоносной жилой, с каждым найденным самородком клялся себе и жене, что теперь-то вернётся на Большую Землю, на лоно культуры, в юдоль цивилизации, в семейную скорлупу. Но всякий раз зарекался преждевременно, впустую, и продолжал жить клятвоотступником. Золото непостижимым образом таяло, расходясь по карманам перекупщиков, спекулянтов и жадных на копейку госучётчиков. Внушительная часть оседала в воровском общаке, туда поспешную долю Мамонтов нёс прежде, чем взвешивал добычу.

Марат и Николай встретили тот день неблагородной работой. Виктор Павлович оставил молодых в посёлке, чтоб не путались под ногами. Дом, арендованный у местного пройдохи и шкурника, нуждался в ремонте. Озадачив племяшей списком работ, бригадир запустил старенький «Вихрь». С удовольствием послушал, как урчат тридцать лошадок, и уплыл по намеченному маршруту. То есть куда глаза глядят.

Порывы ветра заносили в лодку влажную пыль. Благолепие подтверждала чинная жизнь природы. Мамонтов хотел закурить, но за изломом реки углядел покатую скалу, как будто к воде припал напиться кабан-подранок. Опыт подсказывал: кварцевик со слюдой. Отчего раньше никто не усмотрел, ведь как на ладони! Бывает же!

Виктор Павлович, не спеша, почти как столбовой сибиряк, отыскал подходящее место причалить. Сошёл на берег, основательно привязал лодку к кривобокой берёзе-карлице. Опираясь на кайло, взобрался. Сердце предрешённо забилось, то ли от резкого перепада высоты, то ли от предчувствия, то ли из-за возраста, как-никак шестой десяток навис.

Так и есть! Точно, есть! По всем признакам — богатый узелок, на месторождение вытянет. Если будет по чести, им позволят поковыряться здесь с месячишко, того на века хватит. Потом нагрянет рудник. Слюды на скале тучи, но главное, явственно проглядывали занорыши. И какие! И сколько! В таком местечке сразу открываться государству безумие — участок отберут, глазом не моргнёшь. Теперь сначала. Трактор дадут, связи имеются, а вот взрывчатка… Взрывчатки, хоть в гроб жухни, нет… Разве что…

Бригадир повязал на берёзку огрызок ленты, перебрался в лодку. Вернулся за людьми, и бригада, добравшись к месту, вовсю замахала кайлом. Слюда оказалась близко к поверхности, обнажили её за пару часов.

— Всё, огольцы, попёрло, осталось забурить и ухнуть. Возвращаемся, — охоче потёр руки Мамонтов.

Остаток светлого дня Виктор Павлович уплотнил по делу. Выклянчил тракторец, договорился о барже. Вернулся на радостях усталый. Поужинав, не таясь Николая, отозвал Марата в сторону:

— Слушай сюда, боярин. Ждать с рудников инспектора-взрывника за то, чтобы поделиться рыжьём — глупо. Кусок обидный взалкает, молиться не ходи. Пока торговаться станем, место непременно переймут, у меня на такие дела чуйка. Разрешения на взрывные работы у нас нет. Разумеешь меня, декабрист Апостол?

Марат разумел, но не всё.

— Я отыскал занорыш, — медленно, как малому дитяти, втолковывал Мамонтов, — если там раздолбать всё на хрен, можно наткнуться на кучу рыжиков. Усекаешь?