– Мне показалось, что, если я приложу к своей визитной карточке еще и карточку графа Раевского, это произведет на вас лучшее впечатление и вы непременно примете меня. Простите мне, господин Мазини, эту маленькую хитрость. Я ведь понимаю: когда к такому знаменитому импресарио, как вы, является девушка без рекомендаций, то вы будете считать, что она мнит себя великой певицей и ищет место в вашей труппе. Уверена, что подобных просительниц к вам являются целые толпы, и ничего удивительного, если вы их отсылаете. Мне не хотелось бы разделить их участь.
Мазини усмехнулся.
– Весьма похвальная честность, мадемуазель. А кем вам доводится граф Раевский? Почему именно его карточку вы мне передали?
– Я его воспитанница. Выросла в его семье и почитаю своим отцом, ибо родных своих родителей не знаю.
– Понятно, понятно… Стало быть, вы не места ищете? Тогда чем могу быть полезен?
– Я именно ищу места в вашей труппе. Но не артистического. Могу быть костюмером, я хорошо шью и чиню одежду. Могу быть гримером, постижером.
– Костюмеры и гримеры у меня есть. Увы, мадемуазель, не могу оправдать ваших надежд. Позвольте…
Он сделал жест, показывающий намерение проводить посетительницу, но Сандра не сдвинулась с места.
– Господин Мазини, мне по личным обстоятельствам необходимо поехать на гастроли с вашей труппой. Не стану входить в подробности, но это абсолютно необходимо. И я могу быть вам очень полезной.
– Я ведь уже сказал…
– Если вам не нужны костюмеры и гримеры, вы можете использовать меня как концертмейстера, суфлера и дублера любой актрисы. За одно жалованье.
Мазини внимательно и недоуменно посмотрел на Сандру.
– Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, что у меня феноменальная память. Я легко и быстро выучу партии всех исполнительниц и смогу во время представления подсказывать, а в непредвиденных случаях заменю любую из них без репетиций. И ноты я выучу быстро, так что концертмейстером для репетиций буду хорошим.
Она прислушалась к звукам, доносящимся из комнаты, где композитор Садовников отчаянно воевал с синкопами и прочими ритмическими изысками.
– Вы же слышите, господин Мазини, даже опытный музыкант не в состоянии сыграть эту музыку с листа правильно с первого же раза.
– А вы, стало быть, сможете? – недоверчиво скривился Мазини.
– Если хоть один раз услышу правильное исполнение, то смогу, – твердо пообещала Сандра. – Но какая интересная музыка! Живая, непривычная, свежая!
– Вот и мне так кажется, – обрадованно подхватил импресарио. – Эта музыка куда интереснее отживших классических форм! Но вот мой друг Садовников полагает, что в таком виде ее невозможно исполнить.
– Да отчего же? – как можно искреннее удивилась Сандра. – И сыграть возможно, и спеть. Позвольте, я вам продемонстрирую? Сыграю первый раз с листа, а потом без нот, и вы сами убедитесь.
– Только сыграете? Или споете тоже?
Она скромно улыбнулась.
– Как пожелаете.
– И верхнее до-диез возьмете? И ре малой октавы?
– Возьму, – решительно ответила она.
Александра Рыбакова знала за собой множество недостатков, но на трудолюбие и упорство в достижении поставленной цели она пожаловаться никак не могла. О планах Мазини составить «мозаику» из музыки на американский манер она узнала еще на собрании кружка, и после визита к Казарину, взяв извозчика, объехала нескольких знакомых, у одного из которых нашлись ноты новомодной американской музыки под названием «джаз». Всю ночь Сандра просидела за роялем, приглушив звук модератором, и разбирала ноты, приноравливаясь к непривычному ритму и запоминая распространенные мелодические фигуры. К утру она почувствовала, что справится и вполне прилично прочитает любой музыкальный текст заокеанского «нового стиля». Голос она тоже попробовала и убедилась, что похвалы ее педагога по вокалу были не беспочвенными: он утверждал, что у Сашеньки огромный диапазон, но ей, не испытывавшей ни малейшего желания блистать на оперной сцене, эти слова казались пустым звуком.