Обратная сила. Том 1. 1842–1919

– Это мое детство, – по-прежнему смущаясь, пояснила Элиза. – Эту песню мне всегда пела матушка вместо колыбельной. Когда я ее слушаю, мне делается так покойно на душе…

Сандра подняла кисти рук над клавиатурой и аккуратно, даже словно бы осторожно взяла первый аккорд.

Где страданье в сердце навеки замрет –
Там лилии нежной цветок опадет…

Ее бархатное меццо-сопрано звучало глубоко и грустно.

Пусть месяц за тучи зайдет поскорей,
Чтоб слезы его не пугали людей…

Голос Сандры неожиданно дрогнул, она начала мажорную часть, но внезапно прервала исполнение и, глотая слезы и бросив сдавленное «Прошу простить, господа», выбежала из комнаты.

– Я же говорил, что вещь печальная, – заметил Николай Платонович. – Вот Александра Николаевна и расстроилась.

Воцарилась неловкость. Все были настроены на «музыкальный час» и теперь решительно не понимали, как выходить из положения: то ли продолжать музицировать, словно ничего не произошло, то ли заняться чем-то другим.

– Элиза, может быть, ты продолжишь? – предложил Алекс, ласково глядя на жену.

– У меня нет такого красивого голоса. И я не знаю слов по-русски, только по-немецки.

– Это ничего, мы с удовольствием послушаем и на немецком, на родном языке, – заверил ее Раевский-старший. – Мы не столь тонкие ценители, чтобы критиковать домашнее исполнение. Прошу, Элиза!

Она долго усаживалась, выискивая более удобное положение на стуле перед роялем, потом запела песню с самого начала. Голос у нее действительно был слабоват и жестковат, особенно в сравнении с Сандрой, но чувства в свое исполнение она вкладывала не в пример больше.

Катя, воспользовавшись тем, что все смотрят на Элизу и внимательно слушают, тихонько поднялась и вышла. Сандру она нашла на веранде, та сидела за пустым, уже убранным столом, положив голову на руки, и тихонько плакала. Катя обняла ее и стала поглаживать по голове.

– Ну что ты, Шурочка, что ты, маленькая моя? Кто тебя расстроил? Казарин? Что он сделал? Или сказал что-то?

Сандра подняла мокрое от слез лицо и уткнула его в платье сестры.

– Ох, Катя, я не понимаю… не знаю, как мне жить… чем мне жить…

– Да что случилось-то? Откуда такие мысли?

– Элиза сказала, что эту песню ей матушка в детстве пела вместо колыбельной. Ты понимаешь?

– Нет, – призналась Катя, – не понимаю. Нам с тобой тоже пели колыбельные. Помнишь нашу няню? Она же пела…

– Да ты не понимаешь! Ничего не понимаешь! – с досадой воскликнула Сандра. – Элиза родилась в немецкой дворянской семье, и детство у нее было, какое ей положено. А я? Кто я? Что я? Без роду, без племени, взята из приюта, выращена в дворянской семье, рядом с тобой, с Алексом, с Валерием. Матери не знала, материнской ласки не ведала, я даже не знаю, что это такое, как это – когда мать поет тебе колыбельную.

– Но ведь у нас с тобой есть отец, – возразила Катя, которая все никак не могла взять в толк, что же именно так расстраивает ее младшую сестру. – А матери и у меня не было.

– Да, отец, и я привыкла считать его отцом, и продолжала считать даже после того, как узнала, что я не дочь ему. Люблю его всем сердцем, папенькой называю, видишь… А тебя – сестрой. И люблю тебя как родную, как старшую сестру. И ты меня любишь, я знаю, чувствую, хоть ты и не говоришь об этом никогда. Но кто я на самом деле? Какая жизнь была мне предназначена свыше? Кто мой настоящий отец? Дворянин? Крестьянин? Мещанин? Русский ли или, может быть, иностранец? Какого он вероисповедания? В какой семье я должна была вырасти? В какой атмосфере? Что из меня должно было получиться? Мое происхождение неизвестно, меня искусственно поместили в дворянскую среду, но я все время думаю, что это не моя жизнь, ты понимаешь? Я живу не своей жизнью, а чужой какой-то. И к своей вернуться не могу, потому что не знаю, какой она должна быть. Я потерялась, Катя, милая, я совсем потерялась! Места своего никак не найду. Я не понимаю, что я должна думать, как я должна чувствовать. Меня как будто и вовсе нет, так, телесная оболочка только, а внутри хаос и неопределенность. И я чувствую себя воровкой, укравшей и присвоившей чужую жизнь, с той лишь разницей, что я бы чужую-то вернула владельцу, если бы знала его, а вот свою взять негде…

Катя присела рядом, достала платок, аккуратно вытерла лицо Сандры, взяла ее за руку.

– Бедная моя Шурочка, – проговорила она задумчиво. – Вот, значит, отчего ты все время словно роли играешь, к театру тянешься. И вот откуда твои сегодняшние расспросы о деле Палем.

Сандра больше не плакала. Она сидела за столом, тихонько раскачиваясь, держала сестру за руку, смотрела в одну точку за окном и монотонно повторяла:

– Что мне делать, Катя? Что мне делать? Как жить?

– Замуж выходить, вот что! – решительно ответила Катя. – Я теперь понимаю твои сомнения про происхождение и детские годы, но если ты выйдешь замуж и нарожаешь детей, то жизнь жены и матери уж точно будет твоей собственной жизнью.

– Но я не хочу замуж… Да и за кого?