Обратная сила. Том 2. 1965–1982

Ожидая, когда в помещение для допросов приведут арестованного, Вера Леонидовна больше всего боялась не справиться с собой и выказать волнение и растерянность. Однако как только ввели Вячеслава Завгороднего, она с удивлением обнаружила в себе не просто полное спокойствие, а даже какое-то равнодушие. Всякий раз, когда Вера вспоминала о мальчишке, бегущем рядом с расстрельной колонной, ей казалось, что она с наслаждением убила бы его, удавила собственными руками. А теперь не чувствовала ничего, кроме омерзения. И еще любопытства: изменился ли он? Стал ли другим?

– Гражданин Завгородний, – она говорила, глядя куда-то в середину щеки человека, сидящего перед ней. – Я – следователь по особо важным делам Потапова Вера Леонидовна. Сегодня я вас допрашивать не буду, это пустая трата времени. Вы лжете следствию, и мне это не интересно. Должна вас проинформировать, что ваши благодетели вас обманули, в очереди на получение жилья ваша семья не стоит и помогать вашему сыну с поступлением в институт никто не собирается. Тратить свое время на то, чтобы выслушивать и записывать вашу ложь, я не намерена. Даю вам время до завтра. Завтра я допрошу вас, как полагается, и очень хочется надеяться, что при завтрашнем допросе мое время не окажется потраченным впустую. Вы меня поняли?

И только после этих слов она посмотрела ему прямо в глаза. Завгородний, приготовившийся, по-видимому, снова повторять хорошо выученные показания о том, как он осуществлял хищения и давал взятки высоким чиновникам из Москвы, растерянно молчал.

– Но я говорю правду… – выдавил он наконец.

– Вы говорите неправду, и для меня это очевидно. Кроме того, это подтверждено показаниями вашей жены, которая все мне рассказала.

В глазах арестованного плеснулось отчаяние.

– Мария!.. Черт, ну зачем? Зачем?

Он помолчал, зажмурившись, потом устремил на Потапову горящие ненавистью глаза. Точно такие же глаза, наполненные точно такой же ненавистью, она уже видела в мае сорок второго.

– Что вам нужно? Зачем вы лезете в мою жизнь? Зачем вы ее разрушаете? Вы видели, в каких условиях живет моя семья? И я ничего, совсем ничего не могу сделать для своих родных, только вот это… Я сам согласился сесть, я сам выбрал свой путь, потому что другого у меня нет. Уйдите с моей дороги и дайте мне ее пройти! Не мешайте мне! Я буду все отрицать, я буду настаивать на том, что во всем виноват я один, но у моей семьи будет нормальная жизнь. Так и знайте!

Вера вздохнула.

– Гражданин Завгородний, вы хоть понимаете, что говорите? Вы сами себя слышите? Какая нормальная жизнь может быть у семьи человека, отбывающего длительный срок по тяжкой статье уголовного кодекса? А ведь статья расстрельная, так что речь может идти и о высшей мере наказания. Неужели вы всерьез полагаете, что кто-то из вашей семьи будет счастлив, получив лишние метры и зная, что вы расстреляны? Неужели вы думаете, что сей не украшающий вас факт можно будет скрыть? О нем будут знать все. И вряд ли найдется много желающих соединить свои жизни с жизнями ваших детей. А ваша жена, если все закончится более или менее благополучно и вы отделаетесь всего лишь пятнадцатью годами усиленного режима, будет обречена на мучительные поездки к вам в колонию на свидания, и то не сразу, потому что свидания разрешены только через определенный срок после начала отбывания наказания. Вы действительно верите в то, что сделаете жизнь своей семьи счастливой? Не обольщайтесь. Это полная глупость, и потворствовать вам в этой глупости я не собираюсь.

– Дети за отцов не отвечают, не те времена, – уверенно заявил Завгородний.

– Да ну? – усмехнулась Потапова. – А когда же, интересно, были «те»? Испокон веку все твердят, что дети за отцов не отвечают, однако почему-то каждый раз оказывается, что отвечают, причем не разово, а всей своей жизнью и жизнью своих супругов, детей и даже внуков. В общем, подумайте до завтра. Предупреждаю вас: на вашу ложь я в любом случае не поведусь. Вопрос только в том, в какую именно сторону вы завтра измените свои показания. Но вы их измените.

– Нет, – твердо ответил он.

Вера слегка улыбнулась.

– Посмотрим. А теперь, поскольку уж вас все равно доставили в допросную, задам вам вопрос: вы выросли там же, где родились?

– Да, в Прилуках. А какое это имеет…

– И долго вы там жили?

– До армии. После армии уехал в Киев поступать в институт, здесь и остался. А почему…

– Значит, во время оккупации вы жили под немцами?

Завгородний пожал плечами.

– Ну да. Я не понимаю…

– Я объясню.

Вера помолчала.

– Видите ли, во время войны мне тоже пришлось жить на оккупированной территории. Я была маленькой, но все равно кое-что замечала и понимала. Местное население не хотело прихода Красной армии, оно не хотело нашей победы. По крайней мере, так было в том городе, где я оказалась в те годы. А у вас в Прилуках было так же? Или иначе?

Ей не нужен был ответ на вопрос, Вера его и без того знала. Ей нужна была реакция Завгороднего.