Обратная сила. Том 3. 1983–1997

— У нас на семьдесят восемь оборотов пластинок нет, только на тридцать три с половиной, на ней в любом случае много других произведений будет записано, — предупредила толстушка в очках. — Но из всего цикла только «Мельник и ручей», других песен не будет.

— Конечно, я понимаю.

— Есть Александрович, есть Хиль. Вы кого предпочитаете?

— А в чем разница? — не понял Орлов.

— Ну как же? Александрович — тенор, Хиль — баритон.

В вокале Александр Иванович не разбирался, но знаменитого певца Эдуарда Хиля все-таки знал и удивился, что тот, оказывается, пел не только эстрадные песни, но и классику. Вероятно, колебания отчетливо отразились на его лице, потому что девушка достала два конверта с пластинками и предложила Орлову самому послушать. Он надел наушники и, не сумев преодолеть любопытство, скосил глаза на ту пластинку, которую продавщица слушала до его появления и которую теперь ловко, поставив средний пальчик на дырочку в центре и уперев край в пухлую ладошку, прятала в конверт. Александр Иванович успел разобрать только одно слово — «Галеви». Слово было незнакомым.

Прослушав самое начало песни по очереди в исполнении тенора и баритона, он выбрал баритон. Потом не выдержал и спросил:

— А что вы слушали, когда я подошел?

— «Жидовку».

Слово ударило оплеухой, Орлов даже отшатнулся.

— Что вы сказали? — севшим голосом переспросил он.

— Арию Элеазара из оперы «Жидовка», — невозмутимо пояснила продавщица.

— Что, так и называется — «Жидовка»? — не поверил Александр Иванович. — Не может быть!

— Вообще-то у этой оперы есть еще и другие названия — «Дочь кардинала», «Еврейка», «Иудейка». На русской сцене она была впервые поставлена примерно сто пятьдесят лет назад именно под названием «Дочь кардинала», но все равно у нас она известна больше как «Жидовка». Я вас понимаю, конечно, само слово какое-то противное, но что поделать, если это официальное название. Оно даже в современном сборнике оперных либретто указано. Там нет никаких «Евреек» и «Иудеек», только «Жидовка» и «Дочь кардинала».

— И кто написал эту… «Жидовку»? — Слово далось ему с трудом, пришлось буквально выталкивать его из себя.

— Галеви. Фроманталь Галеви, французский композитор. Хотя если по правилам, то надо его называть «Алеви».

— И что, красивая музыка? Вы с таким удовольствием слушали, я заметил.

— Ой, вы знаете, я вообще-то французскую оперную музыку не очень… — Девушка смущенно улыбнулась. — Но ария Элеазара такая красивая! Я ее обожаю! Могу с утра до вечера ее крутить. Хотите послушать?

— Хочу, — согласился Орлов.

Музыка была печальной и нежной. Ария исполнялась на русском языке, и Александр Иванович немало подивился словам: «Одна ты мне была отрадой, утешеньем, и я сам тебя отдаю палачу».

— Этот Элеазар — он ей кто? — поинтересовался Орлов. — Жених? Возлюбленный?

— Это ее отец.

— Как — отец? Вы же сказали, что она дочь кардинала. Разве католический кардинал может носить имя «Элеазар»? Это же еврейское имя!

— Ой, там такая история! — Девушка выразительно округлила глаза. — В общем, героиня родилась в семье католиков, но ее удочерил еврей и воспитал в своей вере. Она не знает, что она ему неродная, и считает себя иудейкой. А когда ей предлагают отречься от иудейской веры, чтобы спасти свою жизнь, она отказывается и вместе с приемным отцом идет на казнь. Жуткая история! Я так плакала, когда либретто читала!

Орлову показалось, что в торговом зале выключили свет. Через мгновение он понял, что просто потемнело в глазах. В голове всплыл голос женщины, жившей в доме Штейнбергов в Полтаве: «Сколько русских и украинцев вместе со своими семьями на расстрел пошли — расставаться не захотели!» Почему, почему все так? Он хотел всего лишь лучше узнать и почувствовать прошлое Сани Орлова, а его неожиданно настигает прошлое Михаила Штейнберга.

— Вам плохо? — донесся до него голос продавщицы.

Александр Иванович вытащил из нагрудного кармана таблетки, которые всегда носил с собой, сунул одну под язык.

— Ничего страшного, не пугайтесь, сейчас пройдет. Давление, наверное, скачет, погода меняется.

— Может, вам лучше присесть? — испуганно захлопотала девушка. — Вы пройдите сюда, за прилавок, вот у меня тут стульчик есть, посидите.

Присесть ему хотелось. Но не хотелось, чтобы у этой милой девочки были неприятности из-за него.

— А вам не попадет?

— Все равно покупателей нет, никто и не заметит. Это внизу столпотворение, сегодня группу «Земляне» выбросили. А у нас в классике всегда тихо. Конечно, если бы нам завезли записи Доминго или Паваротти, то тоже народ набежал бы: из Консерватории, из Гнесинки, из Большого, из Немирашки, из Оперетты, — ворковала продавщица, заботливо ведя Орлова под руку за прилавок и усаживая на стульчик.

— Кто такой Немирашка? — удивился Орлов.

— Так постоянные зрители называют Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко. Смешное слово, правда? Но звучит ласково так, необидно.

Через несколько минут ему стало намного лучше. Он тепло поблагодарил толстушку в очках, забрал пластинку и ушел.

* * *