Мать замолчала и взглянула на дочь жалобно: мол, почему бы тебе не быть снисходительней? Но та отчего-то не захотела её жалеть.
– Если дети такая обуза, для чего их тогда заводить! – выплеснула Людмила то, что давно в ней бродило и распирало изнутри, как сероводород на болоте!
И добилась результата: мама заплакала. И так горько, что Людмиле в момент расхотелось и дальше её заводить. Устыдилась.
– Мамочка, прости меня, пожалуйста! Если бы ты знала, как это тяжело: считать, что ты никому не нужна.
Теперь они плакали обе. В номере гостиницы, который по приезде сняла для себя мама.
– Сегодня ты останешься у меня, нам нужно серьезно поговорить!
Людмила подменилась с одной из девчонок-фармацевтов на одну ночь. Теперь ей хотелось провести остаток вечера и ночь с мамой, по которой она, оказывается, так соскучилась.
– Я буду присылать тебе деньги, как и прежде, на главпочтамт, – говорила мама. – Подумать только, ты вынуждена самостоятельно зарабатывать себе на хлеб.
– Не на хлеб, а на квартиру, – усмехалась Люда.
Хотя, если подумать, и на хлеб тоже. А что, пора, не маленькая. Подумаешь, несовершеннолетняя! Смотря для чего…
Утром Людмила провожала мать в аэропорт. Та вынула бумажник и отдала дочери пачку денег, не считая.
– Пожалуйста, Люда, сними себе квартиру. Не жалей денег. Я пришлю тебе столько, сколько нужно.
– И долго ты будешь меня содержать? – ворчливо проговорила Людмила.
– Пока не выйдешь замуж, – улыбнулась мама. – Тогда я с чистой совестью передам тебя с рук на руки.
– А если я не выйду очень долго? – посмеялась Людмила.
Глава четвёртая
Люда познакомилась с Димкой, когда он в своей солдатской робе копал траншею. Почему-то один. Копал и при этом что-то декламировал. Явно рифмованное.
Она приостановилась и будто невзначай стала слушать, что он там бормочет.
Иду я против топора,
В руке сжимая лом
Как символ торжества добра
В его борьбе со злом.
Люда вспомнила: стихи сатирика Игоря Иртеньева.
Он приговаривал, замолкая, а потом начинал опять.
Людмила подумала: надо же, какой нынче солдат продвинутый пошёл! Под стихи копает… Но всё-таки копает вручную, можно подумать, что в армии техники никакой нет. Или у них такой способ наказания: лопату в руки – и копай от забора до заката?
– Здравствуйте, девушка, вам тоже нужно что-нибудь выкопать? – спросил он, когда она уже собралась идти дальше.
– Нет, спасибо, ничего не нужно, – невольно хихикнула она. И чуть было не добавила: «Разве что могилу».
Но он бы не понял, почему у такой молодой и на вид успешной герлы такое похоронное настроение.
За один день, что мама была в городе, Людмиле показалось, будто они успели сблизиться, как никогда раньше, и теперь она, успокоившись и поняв, что не так уж одинока, будет жить дальше с песней по жизни.
Но мать уехала, и на неё опять навалилась тоска. Рыжий, наверное, сказал бы: «Идет нормальный процесс, переоценка ценностей».
Парень с лопатой между тем внимательно посмотрел на неё и сказал:
– Тогда, может, хотя бы имя своё скажете солдату, чтобы он мог засыпать с ним на устах.
Она, не сдержавшись, фыркнула. Но просьбу выполнила:
– Людмила.
– Да, – зачарованно протянул он, – с таким именем можно не только засыпать, но идти в атаку и сражаться на турнирах… Мила. Мила-я, ты услышь меня-а…
Такой вот приколист.
– А меня Дмитрий. Дмитрий Князев.
Он стоял внизу, в траншее, опершись на лопату, и, не скрываясь, оглядывал её с ног до головы.
– Так я пойду? – неуверенно спросила Люда, почувствовав от его взгляда почти робость. Можно было подумать, что он вдруг приобрёл на нее такое влияние, что она даже разрешение у него спрашивает. На свободное хождение по улицам, между прочим.
– А давайте завтра встретимся? – предложил он.
– Здесь?
Сказала и подумала, что определенно в его взгляде есть что-то магнетическое. Она будто сама не своя, лепечет глупость всякую.
– Почему – здесь? Можно и возле фонтана у «Авроры». В шесть часо.,
«Аврора» – кинотеатр, подле которого стоит скульптура девушки в шинели, с ружьём. Её почему-то тоже называют Авророй. Поскольку эта скульптура поставлена здесь ещё во времена Советского Союза, то символизирует она, очевидно, зарю коммунизма. Правда, сейчас никто об этом не задумывается. И молодежь привычно назначает возле неё свидания.
Парень, вспомнив о чём-то, помрачнел. И пояснил для неё:
– Если, конечно, прапорщик опять не привяжется.
– Пятнадцать минут я подожду, – сказала Люда, проникаясь сочувствием к солдату.
– Это правильно, – согласился он, – международная норма ожидания. Только обычно я никуда не опаздываю, а уж после пятнадцати минут точно не приду.
Но сладилось у него, как видно, с прапорщиком, потому что Димка пришёл вовремя. Минута в минуту. Вообще они одновременно подошли к месту свидания с двух сторон.
Посмотрели друг на друга, одновременно хмыкнули, а потом и рассмеялись. Они сразу начали общаться будто на одной волне. У Людмилы никогда такого не было. Ни с кем. Даже с Рыжим. Чтоб вот так, с одного взгляда чувствовать одно и то же.