Обратная сторона мести (СИ)

Наверное, Зимина думала точно так же, ничем не выражая собственных чувств после того как Паше по злой иронии судьбы пришлось совершить то же самое — убить ее хахаля, преспокойно собиравшегося слить свою любовницу. Вот только могла ли она с этим смириться — не умом, а сердцем? Неужели ничего не дрогнуло в ее измученной душе при мысли о том, какую цену пришлось заплатить за собственную свободу и свободу своих друзей? Да и любила ли она так сильно, чтобы подобная жертва показалась неоправданной и чудовищной? Или, узнав правду, с безжалостной рассудочностью вычеркнула этого человека из своей памяти, поставив на его имени клеймо “предатель”?

“В таком случае, мы в расчете”, — невесело усмехнулся про себя Паша, провожая взглядом тающие в густом летнем воздухе колечки сигаретного дыма. От выкуренного уже саднило легкие, но пальцы на автомате зажгли следующую сигарету, которая после первой же затяжки раздраженным щелчком была отброшена в сторону. Безумно тянуло обратно в дом, но Ткачев не сделал попытки подняться со ступеней, продолжая вслушиваться в сонную деревенскую тишину. Безнадежный мертвенный холод душил изнутри, стоило только представить, что снова придется увидеть ее глаза — равнодушные, непроницаемые, выражающие разве что усталость глаза единственной женщины, необходимой ему.

Паша вернулся только когда непроницаемая темнота ночи постепенно начала сменяться робкой серостью предрассветных сумерек. В доме было темно и тихо, лишь из-под неплотно прикрытой двери одной из комнат лился слабый свет непотушенной лампы. И, не успев себя остановить, Ткачев осторожно проскользнул внутрь, бесшумно прикрывая дверь. Опустился на край постели, отмечая и привычную бледность на лице Ирины Сергеевны, и черноту под глазами, и то, как она слегка вздрагивала во сне, будто от холода. И Паша, поправив сбившееся, безнадежно скомканное одеяло, понял, что совсем не хочет уходить. Его место здесь, рядом с ней — во всех смыслах этого слова. Так должно быть. И так обязательно будет.

***

Ира проснулась внезапно, с вылетающим сердцем, дрожью в руках и прошибающим до костей ознобом. Долго лежала неподвижно, крепко, почти до боли зажмурившись и ожидая, когда утихнет раздирающий изнутри грохот участившегося сердцебиения. И только открыв глаза, ощутила какую-то неправильность своего положения. Медленно повернула отяжелевшую от сна голову и почувствовала, как вдруг моментально схлынул недавний кошмар. Достаточно было лишь увидеть спокойное, даже умиротворенное лицо спящего рядом мужчины, почувствовать сильные, уверенно обнимавшие ее руки… Ира вспомнила вчерашнюю сцену и слабо усмехнулась. Надо же: раздражался, ревновал, кипел, но все равно никуда не ушел, не оставил ее одну, как ни в чем не бывало вернулся в постель, словно и во сне хотел защитить, уберечь от чего-то. Любой другой на его месте после той резкой отповеди просто хлопнул бы дверью, предоставив ей самой разбираться со своими проблемами, сомнениями, терзаниями. Любой другой, но не Ткачев. Горло сдавило спазмом. Сколько же сил нужно было Паше, чтобы не только простить и забыть все, что было, но и воскресить в своей душе способность чувствовать, любить и не бояться этого. Так имеет ли она право оттолкнуть его теперь? Лишь из страха открыться, довериться, не защищаясь привычной броней холодного равнодушия. И внезапно явившаяся мысль почему-то совсем не покоробила своим цинизмом: а ведь ей наплевать на ту стену совершенных поступков, что успела возникнуть между ними. Ей не кажется чудовищным в полное свое удовольствие спать с человеком, который лишил жизни ее почти любовника; хуже того — нет ни сожалений, ни чувства вины, хотя должна была догадаться, предотвратить, остановить. Но — ничего. Как будто все чувства, связанные с Забелиным, атрофировались в одно мгновение, наверное, в тот самый миг, когда ей открылась правда. И снова раздраженным эхом отозвался в памяти злой, наполненный отчаянием вопрос Ткачева, вызывая кривую усмешку. Знал бы он… Нет, лучше ему не знать. И, поежившись, словно от внезапного холода, Ира с неохотой выскользнула из постели, едва не поддавшись постыдной бабской слабости — спрятаться в крепких объятиях от всех проблем. И замерла от простого осознания: вот то, что пугало ее больше всего, — рядом с Ткачевым она становилась непозволительно слабой. Роскошь, которую она просто не может себе позволить.