— Гм, не буду говорить вам, кто автор, Алла. Скажу лишь, что это жена, правда, перешедшая недавно в статус бывшей, человека очень и очень влиятельного. И далеко не самого последнего в политической иерархии нашей с вами страны, скорее даже наоборот. Вы видите его по телевизору каждый день. И издательство уже приняло решение печатать этот опус, попросив меня, однако, предварительно подсказать, как можно подправить стиль и сюжет… Так что не следует делать скоропалительные выводы!
Аллочка смутилась окончательно и, собрав свои вещи, выкатилась из квартиры, оставив Татьяну в одиночестве.
Услышав хлопок двери и затем проверив, что та заперта, а в квартиру никто не проник, писательница, заложница маньяка, уселась на диван и, взяв в руки рукопись, стала размышлять.
Итак, Аллочка была рядовым — в положительном смысле слова — читателем, поэтому ее мнению можно было доверять. В «Ведьмином болоте» можно было найти намеки на многие произведения. Одно убийство старухи-процентщицы чего стоит! Но ведь студента-мизантропа в отрывке не было, только курсистка Женя…
Само Ведьмино болото — это отечественная версия Гримпенской трясины из «Собаки Баскервилей». Имеется и подозрительный натуралист — алхимик Изыдин. Натуралист Стэплтон был злодеем в повести Конан Дойля. Но Изыдин в повести Марка Шатыйло выглядит хотя и несколько бестолковым, но отнюдь не кровожадным персонажем. И уж точно не убийцей.
И вообще, что значит «Кто убийца?». Вопрос некорректный и явно из разряда ловушек. Потому что в романе несколько убийц. Имя которого из них хотел получить от нее Марк?
Может, написать имя, «Баранов», и все? Он-то, без сомнения, убийца. И, не исключено, убил бы и Женю, но та наверняка спасется, потому что каноны жанра не позволяют, чтобы злодей восторжествовал и укокошил главную героиню.
Или надо назвать Усачева? Тоже ведь явный убийца. Хотя… Пусть управляющий и был исполнителем, но идейным-то вдохновителем преступления была старая дева Екатерина Филипповна Рыбоедова. Кстати, о том, что тетка могла убивать самолично, свидетельствует эпизод с пудингом, в который она вылила содержимое бутылочки, не подозревая, что яд в ней подменен Женей на воду. И сестра генерала была готова отправить на тот свет родственников, стоявших между ней и миллионом с замком в Ницце.
Но это все слишком очевидно, чересчур выпукло. Марк, в чем Татьяна была уверена, ожидает увидеть в ее ответе другое имя. Но чье? О каком таком ином убийстве идет речь?
Писательница принялась лихорадочно просматривать рукопись. И вдруг ей померещилось, что буквы начинают… расплываться, светлеть. Но нет, не померещилось!
Татьяна с ужасом наблюдала за тем, как слова с каждой секундой бледнеют и исчезают, делая листы девственно-белыми. Колдовство, да и только!
Хотя, конечно, никакое не колдовство. Просто особые чернила, которые под воздействием кислорода разлагаются и исчезают! О таком Татьяна где-то слышала или читала и даже, кажется, специально записала этот факт, решив, что он может пригодиться для одного из ее следующих романов.
Сложив стопку чистых листов — все, что осталось от «Ведьминого болота», Татьяна стала перебирать в памяти имена персонажей опуса маньяка.
Если не Баранов, Усачев и старая дева Екатерина Филипповна, то тогда кто? Стоп. Так можно было поставить вопрос, когда бы она поняла, о каком замаскированном убийстве идет речь.
Кажется, умерла мать Жени — но от чахотки. И ее бабушка — от удара. Их что, отравили? Кто? Отец Жени? Тетушка, сама ставшая позднее жертвой преступления? Или, может быть, Женя, бывшая еще ребенком?
Нет, главная героиня вне подозрений — таков, опять же, канон жанра. Да и речь шла явно о чем-то ином. Только о чем?
Татьяна вновь порылась в памяти.
Потом умер отец Жени — от закупорки аорты, в тюрьме. В то время с ним мог общаться Забияко. Но зачем тому убивать пьяницу Тараканова? К тому же Забияко был убит Барановым, его обугленное тело нашли на пепелище усадьбы…
Ага, писатели средней руки любят так поступать, сообщают: вроде бы герой умер, нашли его изуродованное тело. А затем выясняется, что он и есть злодей. Укокошил кого-то вместо себя, а сам, пользуясь тем, что его считают мертвым, продолжает убивать.
Татьяна тоже использовала этот прием в своем, кажется, третьем романе. Нет, в четвертом. Или все же в третьем? Во всяком случае, считается, что для автора, написавшего бестселлер, критическим становится второй роман — все ждут повторения предыдущего успеха, и зачастую ожидания не оправдываются. А со вторым романом у нее как раз не было проблем, а вот с третьим… Да, этот роман, «Обратная сторона смерти», в котором убийца оказался якобы погибшей в самом начале жертвой, она считала наиболее слабым и уж точно наименее любимым. А вот публика не разделяла ее мнения.