Обратно к врагам: Автобиографическая повесть

Через каких-то полчаса езды на трамвае мы, наконец, приехали в новое Запорожье, где до войны я ходила в школу и хорошо знала эту часть города. Мы сошли с трамвая и дальше пошли пешком. Я то и дело останавливалась и оглядывалась по сторонам. Лицо города так изменилось, что я с трудом узнавала его. В то время центр все еще застраивался и был всегда полон жизни. Это была та часть города, которую особенно любил дедушка Илья Петрович. Она находилась почти у Днепра, недалеко от Днепрогэса — большой Днепровской гидроэлектрической станции. Отсюда доносились гудки пароходов и шум текущей через гигантскую плотину воды. Днепрогэс считался большим достижением коммунистической индустрии. Он был построен, конечно, как и все, на костях принудительных рабочих и заключенных. Тем не менее Днепрогэс был гордостью не только города, но и всей страны.

Раньше, когда мы с дедушкой приходили в центр, мы садились где-нибудь в тени аллеи на скамью и смотрели на прохожих, спешивших по своим делам. Обычно в обед город наполнялся школьниками, домохозяйками и служащими, идущими в библиотеку, в магазин, в столовую. А вечерами по ярко освещенным улицам люди гуляли до полуночи. Одни шли в театр, другие — в кино, третьи просто прохаживались с друзьями и разговаривали.

Особенно красив был город весной и летом. Несмотря на тяжелую промышленность, Запорожье — один из самых зеленых городов Украины. Вдоль улиц и возле каждого дома росли деревья, цветы и кусты. Весной цвели акации и сирень. Роскошные деревья ласкали прохожих или сидящих на лавочках своими распустившимися ветвями. Воздух был наполнен ароматами цветов, и эти пестрые цветы сливались с так же пестро одетой весенней толпой в одну живую симфонию.

Как бывшему моряку, дедушке нравились красивые женщины. Он любил смотреть на веселую толпу девушек, проплывавшую мимо нас. А когда они, напарфюмеренные и разодетые, засматривались на его красивую матросскую форму, он довольно улыбался. Это, вероятно, напоминало ему его беспечную жизнь в гаванях иностранных городов, где он побывал за свою двадцатилетнюю службу на корабле.

Теперь же центр был почти пуст. Прохожих было мало. Только время от времени белел вдали платочек какой-нибудь бабушки, которая со своей корзинкой шла охотиться за продуктами. Прежние большие магазины были закрыты. Их окна — забиты досками или фанерой. С обеих сторон улицы, как призраки, стояли обугленные стены жилых высотных домов. Деревья были сожжены и тоже, как привидения, торчали черными ветвями над тротуарами. Вглядываясь повнимательней, можно было заметить, как некоторые из них уже начали понемногу оправляться от пережитой катастрофы: из их стволов и веток несмело прорывалась зелень. — Я смотрела вокруг, недоумевая. Город, когда-то живой и красивый, был похож на опустошенное каким-то неведомым ураганом место. И трудно было себе представить, куда делась вся эта пестрая толпа людей, наполнявшая раньше его улицы шумом и суетой.

Мы остановились перед бывшим детским садом. Здесь наше внимание приковало к себе странное зрелище: в большой двор только что въехало два грузовика с красивыми молодыми девушками. Большинство из них были блондинки. Смеясь и громко разговаривая, они бросали с машин какие-то узелки и обменивались шутками с красноармейцами, которые помогали им слезть. Затем все они скрылись в здании.

— Кто эти девушки? — спросила я одну прохожую, которая тоже остановилась и смотрела на них.

— Это немки. Их мобилизовали сюда на работы, — ответила она. Затем добавила: — Им-то хорошо. И еды у них вдоволь. А вечерами гуляют с нашими красноармейцами.

И мне невольно вспомнилось наше пребывание в Германии, на работах во Фрейтале, куда несколько лет назад отсюда же привезли тысячи наших девушек. Вначале мы тоже были беспечно веселы и доверчивы, надеясь, что у немцев нам будет хорошо. И наш смех тоже звучал громко и беззаботно. Но вскоре все изменилось — нам отрезали волосы, яркую одежду заменила монотонная зеленая форма, на которой вдобавок красовался рабский штемпель: нагрудный знак «ОСТ». Наши силы с каждым днем высасывала непосильная работа, и многие из нас никогда больше не увидят своей родины…

— Им-то хорошо! — повторила женщина, отворачиваясь и идя дальше.

— Это моя бывшая школа, — сказала я Нине, показывая на трехэтажное здание из красного кирпича. Я остановилась и, как очарованная, смотрела на окна, на широкий двор, на сухие, безлиственные деревья — и годы учебы проплывали передо мной, как марево. Вдруг мне почудилось, что я слышу звонок и шумная толпа школьников ринулась на переменку во двор…

Неодолимое желание овладело мной — войти в это здание, пройтись по его коридорам, сесть за парту… Уже моя рука коснулась калитки, чтобы открыть ее и войти во двор, но внезапно промелькнувшая мысль остановила меня: а что, если меня встретит наш «Лорд» и спросит, где я была? — В Германии… Значит, немецкая коллабораторша. Он посмотрит на меня с пренебрежением, повернется и уйдет… Я отдернула руку от калитки.

— Пошли, Нина, дальше…