Обратно к врагам: Автобиографическая повесть

— Нет. Живет один. А ваша тетка живет с дочерьми в этом же селе. Оба сына в армии.

Теперь всю дорогу я думала о моем дяде и его семье. Эти неожиданные новости были для меня шоком.

Уже совсем стемнело, когда мы с Ниной вошли во двор, куда нам указала женщина-колхозница. Я постучала в дверь скромного домика, но нам никто не ответил. Тогда я сама открыла дверь и мы вошли в маленькие сени, затем прошли дальше в комнату. Бабушки там не было, но мне сразу же бросились в глаза некоторые вещи: большой, теплый шерстяной плед лежал на кровати. Ее мягкие бархатные туфли стояли тут же рядом. — Она всегда носила эти туфли, потому что все другие давили ей на большой палец на ноге. На стене висели некоторые фотографии дедушки: его пароход «Виктория», а рядом он сам в своей белой морской форме. Вдруг мы услышали поспешные шаги и оглянулись:

— Бабушка! — вскрикнули мы с Ниной и бросились к ней.

— Мне только что сказали, что вы приехали — Я была у соседей, два дома отсюда.

— Как хорошо, что наконец мы нашли тебя! — сказала я.

— Мы были в Запорожье, — сказала Нина.

— Ваша мама живет с Клавдией и Иваном в Марганце, недалеко от Никополя.

— А папа? Где он? Слыхала ли ты что-нибудь о нем?

— Он ранен. Лежит в госпитале. В Москве.

— В Москве? Ранен? — переспросила я.

— Он был в армии. Его мобилизовали на фронт, — сказала бабушка и сразу же засуетилась:

— Садитесь, садитесь. Что же вы стоите, как чужие?! Она подсунула Нине стул, единственный в комнатке, убрала некоторые вещи с кровати.

— Ты, Виля, — так меня всегда звали дома, — садись вот сюда.

— Когда же приедет отец? — спросила я.

— Как будто он должен скоро приехать.

— А мама уже видела его?

— Нет. Его забрали на фронт прямо из Сибири.

Мы с Ниной все еще стояли ошеломленные и расспрашивали бабушку о разных семейных подробностях. И только теперь, услышав об отце, я почувствовала вдруг странную усталость. Я села на кровать и не могла больше удержать слез.

— А где же его ранили? — спросила я, всхлипывая.

— В Прибалтике.

— И как? — спросила Нина.

— В колено.

— Сначала как врага народа его послали в Сибирь, а потом он вдруг стал нужен этому же народу, — сказала я.

— А где же дедушка? Нам сказали, что и его угнали в Германию, — сказала Нина.

— В последние дни отступления немцы угнали и его, — ответила бабушка. — Они уже были под сильным нажимом наших и забирали всех мужчин, старых и молодых.

Теперь и бабушка вытирала глаза уголками белого платочка.

— А чей это дом, бабушка? — спросила Нина.

— Колхозный. Дядя Антон здесь председатель…

— А это правда, что он вступил в партию?

— Правда. Завтра пойдем проведаем тетю Фросю.

— Были ли известия о дяде Феде?

— Нет. Никто о нем ничего не слыхал и после окончания войны.

Бабушке пришлось еще долго отвечать на наши всевозможные вопросы. Уже было за полночь, когда она постелила нам, и мы, усталые и измученные за этот длинный день, сразу же уснули. А на следующий день перед обедом мы вместе с бабушкой отправились к тете Фросе. Но не успели мы пройти и половину пути, как бабушка показала пальцем на дорогу:

— А вот и тетя Фрося! Она, наверное, к нам.

Я взглянула в том направлении, куда указывала бабушка. Посреди улицы нам навстречу шла высокая женщина в сопровождении трех девушек.

— Ну, давайте вернемся ко мне, — предложила бабушка, после того как мы поздоровались.

Я глядела на моих двоюродных сестер — Надю, Любу и Веру. За время войны они выросли и похорошели. Но тетя Фрося очень изменилась. Когда-то она слыла красавицей. Это была старшая дочь бабушки, та, которая окончила Институт благородных девиц с золотой медалью. Тогда у нее было много поклонников, но она вышла замуж за странного, бедного студента экономики, который теперь, после долгих лет замужества, бросил ее. Никто не мог понять, почему ему вдруг пришла мысль бросить семью. Он не ходил с другими женщинами и всю жизнь любил и уважал тетю Фросю.

Я смотрела на нее со стороны, и мне все представлялось, как на экране: вот она, одетая в какие-то лохмотья, на босу ногу, высокая и стройная как тополь, идет посреди пыльной улицы. Ее лицо, руки и ноги темны от загара и ветра. Но голову она держит прямо и красиво и со странным упорством глядит вперед.

— Жаль, что я вас не вижу, — вдруг сказала она. — Я почти совсем слепая.

Холодея от непонятного чувства не то жалости, не то ужаса, я посмотрела в ее лицо и только теперь заметила, как в ее больших темных глазах отражалось целое море горя и забот. И на мгновение мне почудилось, что это не моя тетя, а сама богиня страдания шествует по пыльной деревенской улице. А лохмотья ее одежды, как ореол, обвивают ее загорелое тело. Отойдя немного в сторону, я спрятала лицо в платок, чтобы она не слыхала моего всхлипывания.