Обратной дороги нет

Старики один за другим выходили, сгибаясь под низкой притолокой.

Андреев тоже встал, надел ватник, дождевик.

– Позвольте, Мария Петровна, вас поблагодарить, – сказал он смущенно.

– Та что там, – махнула она рукой и внимательно посмотрела на Андреева ясными своими глазами: – Хочется и мне с вами, Максим Дорофеевич, чистосердечно поговорить. Времени на обходные беседы нету.

– Нету, – эхом отозвался Андреев.

– Куда вы торопитесь?.. Не в ваши годы войну воевать, Максим Дорофеевич, это дело молодых.

– Оно-то верно, – согласился Андреев.

– А мне вот в хозяйстве одной очень трудно. По двору, скажем, за курями или за телкой посмотреть – это ничего, а уж в лес за хворостом, это не для моих сил, тут какой-никакой, а мужчина нужен…

Она не сводила с Андреева чистых, прозрачных глаз.

– Уж извините, что я так откровенно, да ведь мы люди немолодые, нам чего уж… Знаем, что такое лихо и какая штука жизнь человеческая!..

Борода Андреева сделала несколько кругообразных движений, что означало усиленную работу мысли.

– Спасибо на добром слове, Мария Петровна, – сказал он наконец. – Слова ваши от души, и слышать их мне было лестно. Да не могу я, Мария Петровна, от военного дела уходить… – Тут старик изменил ровному дипломатическому тону и сказал с жаром: – Гибнут молодые, Мария Петровна, и такого человека я вчера схоронил, что до него, хоть триста лет проживи, не дорастешь и сердцем, и умом… Мне ли бояться, мне ли от судьбы своей уходить? Нет такого у меня права, беда большая пришла, а руки оружие еще держат, и глаз видит…

Старушка молчала.

– Совесть не позволит, Мария Петровна, при всем почтении к вам и любови… Вы откровенно говорили, и я скажу: в своей жизни против совести не ступил. Одно, по правде сказать, имею на душе. Смешной, конечно, случай, но чем больше старею, тем больше имеет на душу воздействие… До революции еще, молодым, до деревни нашей казацкой путейского инженера сопровождал – тогда чугунку строили на Владивосток. Инженер был сильно выпивши, да и я был не тверез, и через речку вброд зачем-то стал того инженера нести на спине, ну, и не туда занес, уронил… Давай вытаскивать. Вода холодная была, он протрезвел. Вытащил его, а он, что было, не помнит и стал полагать, что это я его спас – как проходящий, значит, случайный человек. И – нате! – вручает мне золотой червонец за спасение.

– Николаевку! – ахнула Мария Петровна.

– Именно. И не хватило мне сил отказаться. Смешной случай, а как вспомню – скулы от стыда сводит… Вот и война, и всего насмотрелся, а не забываю. Вот, Мария Петровна, как на исповеди, мой ход против совести…

Надвинув на голову капюшон, Андреев замешкался на минуту и сказал смущенно:

– Позвольте спросить, Мария Петровна… не найдется ли у вас лампадного маслица для моей хворости… Ревматизм мучает.

– Это можно, – спокойно сказала хозяйка. – Это можно, Максим Дорофеевич.

Она достала из-за иконы, с неприметной полочки, пузырек из-под духов, пригасила пальцем огонь, теплившийся у печальных глаз богородицы, и из темно-коричневой лампадки долила пузырек доверху.

– Думаю, не обидится Бог, – сказала она с улыбкой.

– Благодарствуйте, – сказал Андреев, и бородка его дрогнула. – И за добрые слова ваши, и за гостеприимство – большое вам спасибо… – И он тихо вышел из горницы.

3

На песчаной кромке под обрывистым берегом реки Сночь стоял обоз: четыре телеги с ящиками. Лошади фыркали, пили темную воду.

А в двадцати шагах ниже по течению реки кипела работа: летели с откоса, взрывая песок, бревна, глухо били в береговую кромку, поднимали фонтаны брызг, и бесстрашные сплавщики, а с ними с десяток подростков, стоя по колено в воде и ворочая баграми, вязали длинный и узкий плот.

Полоса связанных сосновых комлей, похожая на лестницу, уже протянулась вдоль берега, и Андреев, прыгая с бревна на бревно, поторапливал:

– Давай шустрей, сплавщички!

Бревно к бревну подвязывали старички, и лестница росла, увеличивалась, чтобы, развернувшись, ткнуться к тому берегу и перегородить реку временной, но прочной связью.

– Как там ваши, много их, удержат? – опасливо спросил кудлатый сплавщик.

– Удержат, – сказал Андреев.

Близ переправы гудела земля под ударами падающих с обрыва бревен. Сплавщики наращивали плот.

Длинная лента связанных бревен лежала вдоль берега. Теперь эту ленту предстояло поставить поперек реки, чтобы соединить оба берега.

Четверо старичков взялись за прочный пеньковый трос, прикрепленный к дальнему краю плота, а остальные принялись баграми отталкивать настил.

Река медленно разворачивала бревенчатую ленту. Наконец плот, удерживаемый туго натянутой веревкой, перегородил реку, но несколько метров темной воды все еще отделяли край шаткого настила от дальнего берега.

– Вот бес, вода осенняя, ширит реку, – пробормотал Андреев. – А ну подгоняй, наращивай! Не бойсь портки промочить, на печи будем греться! – И он, подталкивая багром бревно, пошел по колеблющемуся настилу.

– Идут, – прошептал Бертолет.