Обратной дороги нет

Бертолет машинально взглянул на часы майора. Под треснутым стеклом неутомимо двигались стрелки.

– Ну хорошо, – сказал Левушкин и вздохнул облегченно. – Значит, все не зря… – Он достал из кармана две лимонки, взвесил их на ладонях и одну отдал взрывнику: – Возьми.

– А ты куда?

– Я?.. Дедок велел тот патрон, что в винтовке, на Кольку Миронова израсходовать. Так я попытаюсь… А потом – туда, – и Левушкин махнул в сторону зарева. – Может, чем-нибудь я им понадоблюсь…

– Это да… Это конечно…

– А ты. Бертолет, дуй на кордон… Возьми Галку и Степана под свою охрану. Доставишь в отряд… Хорошая она дивчина… И будь здоров!

Они поцеловались.

– Да, черт нескладный, я тебе тяжеловоза заседлаю, поедешь как на печке…

– Прощай, Левушкин! – прошептал Бертолет.

Зарево в стороне Деснянска все разрасталось, оно пульсировало белым огнем, и чуть подрагивала под ногами партизан земля.

– Аэродром подрывают, – констатировал Левушкин.

Уже съехав с пригорка, Бертолет остановил своего мерина. Вспомнив о блокноте, доставшемся ему от Топоркова, он похлопал по карманам, отыскал огрызок карандаша и сделал последнюю запись: «30 октября. Переправились через Сночь. Приказ выполнен».

Когда Бертолет оглянулся, он увидел на белом пригорке, подсвеченном заревом, лишь телеги с пустыми ящиками…

Ссутулясь, Бертолет трясся на широкоспинном тяжеловозе, и табунок партизанских коней бежал перед ним легкой рысцой.

Широкий темный след оставался от табуна.

И землю снегом замело…

Глава первая

Они переправились ночью, в тумане, на трофейной пузатой резиновой лодке. Переправились внаглую, запустив подвесной мотор, прикрепленный к транцевой доске. Мотор тоже был немецкий, прозванный за громкую трескотню «Геббельсом».

На том берегу переполошились немцы, подняли стрельбу, подвесили ракеты, но туман от этого стал еще более густым, почти непроницаемым. Укрывал их, как бабушкина перина. Петляя, они у самого берега заглушили «Геббельса» и дали сильному течению снести их вниз, в то время как крики и автоматные очереди раздавались там, где они должны были пристать.

Уткнулись в кусты, взрезали лодку ножами и полезли наверх. Стрельба продолжалась долго, это было им на руку. Никто не слышал треска и топота. Они спешили уйти подальше от реки, используя тарарам. Фрицы, изобретатели этих быстроходных десантных лодок, которые не раз приносили им успех, такой прыти от «рус-иванов» не ожидали, знали, что подобных плавсредств у Красной Армии нет.

Расчет на внезапность и одиночный прорыв удался. Через полтора часа они оказались на незанятой никем высотке, в тылу противника, заняв старый, заросший окоп, оставшийся здесь с сорок первого. Стали ждать, когда рассеется туман. Тушкин проверил рацию, все оказалось в порядке. Им везло. Сказочно везло.

Выложили гранаты, приготовили оружие, замаскировались, протерли бинокли. Обменялись шуточками. Все понимали, что вряд ли выберуться отсюда живыми. Даже при сказочном везении не получится.

Их было всего шесть человек, и назывались они «взвод артиллерийской разведки». Три недели назад их было восемнадцать. Такая работа: постоянная убыль.

Провожая их к лодке, капитан Мастырин, после уточнения задачи и маршрута, как бы невзначай сказал:

– Кто первым высадится на том берегу и обеспечит переправу двести восьмому полку, будет представлен к званию Героя Советского Союза. Приказ командующего фронтом. А Константин Константинович, как известно, словами не бросается.

И добавил:

– А нет, я и сам до Верховного дойду, а Звездочек добьюсь. Вы меня знаете.

Они Мастырина знали. Одноглазый, яростный, два раза разжалованный, он пахал все войны от самого Халхин-Гола. Авторитетов для него не существовало, кроме кумиров, вроде комфронта.

Младший лейтенант Анохин подумал: «Звездочка… Неплохо. Хоть и посмертно, конечно».

И все так подумали.

…Когда рассеялся туман, они углядели в километре, за кустами, хорошо припрятанные и увешанные зелеными сетями три батареи «хуммелей», «шмелей», стопятидесятимиллиметровых самоходных гаубиц, основной огневой кулак немцев в полосе нашего ударного двести восьмого. Быстро перемещаясь вдоль берега, они могли утроить силу артиллерийского воздействия на переправу.

А в низинке обнаружили батарею «ванюш», тяжелых шестиствольных реактивных минометов, которых особенно опасались пехотинцы. Разведчики занесли на схему координаты батарей, опорных пунктов, линии окопов и дзотов, даже определили штабной блиндаж.

Когда началось, немцы довольно бысто догадались, что в их тылу ведется оптическая разведка. Еще бы! Приданный двести восьмому пехотному полк тяжелой артиллерии резерва Главного командования подавлял вражеские батареи, куда бы они не перемещались. От «шмелей» только крылышки летели – листы броневой обшивки.

Сначала на высотку полез десяток автоматчиков, разведка. Их уложили сразу, не отвлекая от дела Тушкина и наблюдателя-корректировщика, «пожилого» двадцативосьмилетнего Сарычева.