Обратной дороги нет

Место было как бы специально создано природой для вышки. Сразу за деревней возвышалась горочка, с которой хорошо было видно всю Полумглу до самых крайних ее дворов и припорошенную снегом речушку. А с трех сторон ее обступали бескрайние леса, суземы, тайбола.

Вершина горки была плоской, она поросла лишь каким-то колючим кустарником. Видно, ни сосна, ни береза, ни даже самая живучая ольха не сумели закрепиться на ее скальных выходах.

Одна группа пленных корчевала кустарник, тут же жгла его: готовила площадку под основание вышки. Другая, впрягшись, как лошади, в дровни с прицепленными к ним подсанками, торила отсюда дорогу в ближний лес.

Анохин ковылял вместе со всеми. Момент важный и опасный. Валка! Не произошло бы чего непоправимого!

На полпути к роще остановились.

– Эх, если б не державное дело, ни за что не стали бы губить таку красоту, – посетовал Северьяныч, сверху показывая Анохину на подступающую к ближним домам рощу, красивую даже сейчас, зимой. – Главное, что поблизости от деревни… Берегли, как родимую.

Во время этого разговора к Анохину и Северьянычу подошел Африкан, в руках он держал увесистый сундучок. Поставив его на снег, стал молча ждать, когда Анохин обратит на него внимание.

– Что вам? – сухо спросил Анохин: обида на Африкана у него не прошла.

– Вот, пришел. На должностю, что вы мне предлагали. И струмент, к слову сказать, прихватил. Топоры там, ножовки…

Анохин немного помедлил, размышляя.

– Ну что ж! – нарочито тусклым голосом сказал он. – Занимайте должность!.. Сперва вон площадку надо расчистить под основание вышки. Дорогу в рощу прорубить. Это – в первую очередь.

– Известное дело, – Африкан поднял свой сундучок, двинулся в сторону копошащихся в снегу немцев. Но обернулся: – Да, хотел только спросить, сколько вы мне, как начальнику, положите? Ну, в смысле зарплаты? Деньгами? Или, может, трудоднями?

Анохин помолчал.

Африкан подумал, что Анохин прикидывает, сколько платить, и решил чуть набить цену:

– Работа-то тяжелая… не всяк сладит.

– Деньгами, к сожалению, не располагаю. Трудоднями тоже, – ответил наконец Анохин. – Но… но когда построим вышку, назовем ее «Африкановой». На всех картах страны так и будет написано «Африканова вышка»… Ничего иного, к сожалению, предложить не могу.

– Ну что ж… Ну раз нету, так и нету. Понимаю, война, – разочарованно произнес Африкан. Отступать ему все равно уже было некуда. – Сперва только дозвольте, я с вашими немыми вроде как инструкцию произведу. Мои топоры – струмент сурьезный, надо бы, чтоб без крови обошлось.

– Валяйте, – согласился Анохин.

Африкан собрал до кучи всех пленных. И тех, что корчевали кустарник, и тех, что торили дорогу. Немцы сгрудились возле него, уселись, кто на сваленном ветром дереве, кто на дровнях.

– Как я есть теперь ваш начальник, или, чтоб понятнее, ваш командир, – Африкан приложил руку к груди, – по работе во всем слухаться только меня.

Он открыл свой сундучок с топорами, вытащил один, отполированный до солнечного блеска, поднял над головой:

– Что это такое, граждане фа…? Или как вас там, тьфу!..

Немцы на мгновенье замерли.

– Ну, вас ист дас, по-вашему?

– Дас Бейл… Дие Акст… – нестройно отвечали пленные.

– Ну, во! И сразу же разнобой! А это есть художество, сотворенное великим умом. Скорее всего, русским умом, потому как русские люди испокон веков в лесах жили. А в лесу без топора – погибель. Топором можно исделать все, окромя ребенков. Топор рубит, топор тешет, топор режет…

Он достал из кармана деревянную ложку, показал, как уголком лезвия топора можно ее вырезать.

– Ложка нужна – ложку исделаем. А ежели побриться надобно, и для этого топор сгодится… Прошу, битте!

И он провел лезвием по своей щеке, жестами приглашая желающих тоже попробовать. Но никто не соглашался. Наконец, Ганс подошел к нему, присел рядом.

– Айнзейфен? – спросил Ганс и тоже жестами изобразил, что намыливает лицо.

– Э, браток! С мылом да с горячей водичкой я тебя не то что топором, а и ложкой побрею! – сказал Африкан и смело приступил к делу, посуху снимая густую рыжеватую щетину на скулах и на подбородке Ганса. Мастерски выбрил острые углы, шею. Серебряное лезвие поблескивало под пробивающимися сквозь высокие сосновые стволы лучами низкого северного солнца.

– Я вам, дорогие фаши… э-э, немецкие граждане, покажу, как ствол корить, как оболонь снимать, как доски щепить, – приговаривал Африкан. – Вот только суп из топора не сварю. Не научился ишшо…

Ганс с изумлением трогал ладонью свою гладкую, отливающую синевой щеку. Немцы зааплодировали.

Африкан вернул топор в сундучок.

– Энтот топор – личный предмет. Вам другие, – и добавил: – Это, как бы сказать, вступительный доклад. А теперь пойдем на практику, в лес… Комм!.. Нет, не все! Которы площадку расчищают, тут остаются. Я им другим разом все покажу.

Не все поняли немцы, вернее даже, ничего не поняли. Но урок с бритьем поразил многих, и они пошли за Африканом. Потащили вниз с горки дровни и подсанки.

Вошли в самую лесную гущу. Немцы задирали головы, осматривали ровнехенькие, словно искусственно выращенные сосны.