Обратной дороги нет

– Я могу, – сказал Анохин, чтобы прекратить назревающий скандал. – Медведя, так медведя. Не страшнее войны.

Феония усмехнулась.

– Не-е… с вашей-то ногой. А снегу-то в иных местах уже по пояс… Тут матерый мужик нужон, медведю в ровню.

– Берите любого охранника.

– У вас, командер, там одни перестарки. А мне здоровый мужик нужон, надежный.

– Здоровые, тетка, на фронте, – проворчал Чумаченко.

– Вы мне Ганса дайте, – попросила Феония. – Того рыжего, здоровенного. Глаз у него, я приметила, верный. И так рукастый мужик. Не страшливый, чую.

– «Мужик»! – едко рассмеялся Чумаченко. – Ты своим куриным мозгом сообразила бы: он военнопленный! Военно! Пленный!

– Сообразила. Я ить просто так не брякну. Перво-наперво подумаю. Мне тоже своей жизни жалко, да и мать я детная, – спокойно и обстоятельно ответила Феония и вновь пошла «буром» на Чумаченко. – Тебе, старшина, тоже не мешало б хоть ковды не ковды думать. Куда он в нашей тайболе убежит? Себе на смерть, рази што?

– Во! Точно, что мозгов нету! – в ответ возмутился Чумаченко. – К примеру, сгинете вы в тайге. Тебе-то ладно! А немца нам зачислят, как беглого. И – трибунал!

– Н-ну… – Анохин задумался, вздохнул. – Немец – не охотник. Он всего лишь подсобная сила. А сама-то сумеешь?

– Дак ведь случалось. Понятие есть.

– Товарищ лейтенант! – попробовал помешать решению старшина.

– Ладно! – твердо сказал Анохин. – Бери рыжего.

– И винтовку бы ему. Надежную.

– А вот винтовку не имею права, – сокрушенно покачал головой Анохин. – Винтовка – штука номерная. Пленному – не имею права… Неужто у тебя ружьишка-то нет?

– Есть… Берданка, однозарядная. Ей годов сто, а то и больше. Захочешь застрелиться – не застрелишься. Не токмо што медведя застрелить.

– Сожалею. Рыжего можешь брать. И это, пожалуй, все.

Анохин был смущен. Он понимал, что женщина шла на смертельный риск, чтобы помочь, но также понимал и то, что дать военнопленному в руки винтовку – это грозило ему трибуналом. И никто не посчитается с тем, что он Герой. И еще этот старшина под боком…

Чумаченко возмущенно поцокал языком. Ах, какую неосмотрительность проявляет командир, какую дает промашку!

На охоту они готовились тщательно. Феония извлекла из закромов мужнину охотничью одежду. Натянула на Ганса легкую меховушку-кацавейку, ватные штаны. Объяснила, как пользоваться подбитыми мехом округлыми лыжами-снегоступами.

– Ну, охотник! – с иронией сказала она, с грустью глядя на Ганса. Рослый, крепкий, в этой одежде он напоминал ее Прокофия. И в этих охотничьих сборах, когда-то веселых и радостных, сейчас для Феонии было много печали.

– Я, я! Их ест натюрлихе ягер! – согласился Ганс. – Окот-ник!.. Айне секунде!

Он долго рылся за пазухой, достал тощенькую пачку фотографий, которые ему удалось сохранить в плену. Вынул один тусклый снимок, фотографию. Ганс был изображен на нем в альпийской охотничьей форме, в шляпе с пером, в коротеньких штанцах из лосиной кожи, открывающих коленки, в гетрах, с хорошим ружьем в руке.

– Ганс… ягер! – он показал на фотографию, потом на себя.

Феония, при всей своей тоскливой сосредоточенности, не смогла не прыснуть в ладошку.

– Ну чисто кочет! – со смехом сказала она. – Ты уж больше эту фотку никому не показывай! «Охотник»! Срамотишша! Вот такого бы тебя – в тайболу! В коротких штанцах! Да в хороший мороз!..

Ганс не понимающе пожал плечами. Там, у себя в Германии, он считался хорошим охотником. Однажды, накопив денег, на оленя ходил.

Феония внесла из сеней в горницу длинную рогатину с коротким копьем и с широким обоюдоострым рожном.

– Дер шписс, – понимающе сказал Ганс и повертел его в руках. – Антик Ваффе, – встал с рогатиной как с ружьем «к ноге». – Их зайн айне альте тевтонус.

Его разговорчивость, раздражающая Феонию, шла, естественно, от волнения.

– Много лишнего балабонишь, – ворчливо сказала Феония. – Нашенски мужики на таку охоту молча сбирались. Боялись удачу спугнуть.

Затем она достала из сундука капсюльную одностволку. Старую, с длинным и очень тяжелым стволом, скрепленную у цевья жестью. При ружье был также длинный шомпол.

– О! – схватился за голову Ганс. – Музеум экземпляр… Дас ист унмеглих. Нельзя!

– Из этого ружья столько бито – не счесть.

– Вифиль патроне? – обеспокоенно спросил он.

Феония поняла. Показала ему палец. И затем с помощью шомпола продемонстрировала, как единственный заряд закладывается с дула в глубину казенной части.

– Абер воцу шписс? Зачем? Их мусс шиссен, – он нажал пальцем на воображаемый курок.

Она посмотрела на рогатину, на ружье. И решительно отдала рогатину Гансу.

– С ружьем пойду я. Все одно, один раз стрелять. Вдругорядь медведь не даст, – пояснила она. – Да и разорвется, неровен час. Отвечай потом за тебя, пленного. Отчетный человек… Ты с рогатиной будешь. Рогатина для здорового мужика надежнее. Понял?

И, изображая охоту, она стала втолковывать Гансу, как пользоваться рогатиной.

– Ты, главное, коли в сердце. Понимаешь? Медведь пойдет на тебя, схватится за рукоять. Ну, захочет отнять, полезет на рожон. Такой у него норов. А ты дальше толкай, сквозь жир. Он сам себя и убьет… Только бы ты не струхнул.