Обратный билет

Я стою у окна – по привычке чуть сбоку, слегка прячась за край проема и смотрю вниз. Нет, я не пришибленный выкидыш войны, который при легком хлопке праздничной петарды или характерной детонации в автомобильном глушителе, стремится спрятаться за ближайшим деревом, или с криком «ложись!» падает на городской газон, закрывая голову руками. Просто многолетняя привычка заставляет даже в этой спокойной полусонной и неспешной жизни подчиняться тем незыблемым, железным правилам, написанным кровью в той, другой, очень зыбкой и неестественно хрупкой жизни – жизни из другого мира. Да и что греха таить, чувствовал я себя, словно пришелец из другого мира. Стою и наблюдаю за этой жизнью, неспешно протекающей мимо моего окна, мимо меня и моего прошлого, тяжелым походным ранцем повисшем за плечами. Тем людям за окном нет никакого дела ни до меня, ни до моего прошлого. Мне кажется, даже если бы я станцевал на подоконнике танец живота или вытащил из кармана живую гадюку – навряд ли удивил бы тех людей на улице. Времена меняются, и все меняются вместе с ними. Да только я застрял где-то в прошлом или в том, другом мире, где ни при каких обстоятельствах не бросают друзей, свято верят в священные узы братства, никогда не загадывают «до понедельника» и наивно полагают, что где-то есть тот старый добрый мир, из которого мы ушли, чтобы он всегда оставался таким. Наверное, я все еще жил тем прошлым. Там смеются и шутят мои друзья. Дурачась, толкаются, сбившись в кучу, и смотрят в объектив. Они смотрят на меня, точно такие, как на фотографиях, какими я их запомнил. Я слышу их голоса и смех…

…Путь на юг лежал мимо области, в которой был город Медведя и я решил заехать к нему, сделав пятисоткилометровый крюк. К вечеру первого летнего дня я добрался до его города и быстро отыскал дом Медведя – старую панельную пятиэтажку посреди десятков таких же пятиэтажек, составлявших типичный «спальный район» вдоль кольцевой автодороги. Звонить по телефону, понятное дело, не стал, справедливо полагая, что сделаю, таким образом, ему неожиданный сюрприз. Но дверь мне никто не открыл. Я спустился вниз, сел на лавочку и закурил. К подъезду подошла старушка с пакетом в руке и, приветливо улыбаясь, поздоровалась со мной.

– Простите, не подскажите, вы Городецкого Михаила знаете? Он в этом подъезде живет, – спросил я.

Старушка как-то странно посмотрела на меня и ответила вопросом на вопрос:

– А ты кем ему приходишься, сынок?

– Служили вместе. Вот, проездом здесь. Решил в гости заглянуть.

– И ты ничего еще не знаешь?!

– А что я должен знать? – переспросил я, но уже что-то холодное и твердое подступило к горлу, мешая дышать, и мой голос предательски дрогнул.

– Умер он. Еще в прошлом году, осенью. Опоздал ты, сынок. Почитай, на полгода опоздал.

– Похоже, мать, я опоздал на целую жизнь.

…На кладбище стояла привычная тишина. Солнце уже клонилось к закату. Людей здесь почти не было. В домике кладбищенского сторожа старый дед в заношенной синей робе и старой бейсболке с нелепой надписью «Нью-Йорк» согласился мне показать могилу Медведя.

– Я помню, как прошлой зимой приезжали сюда, к нему на могилку, какие-то люди. Двое или трое… Тоже, как и ты, в штатском, – рассказывал мне сторож, хромая рядом со мной – Я почему и запомнил – они мне оставили целую бутылку коньяку!

– Как они выглядели, отец? Помнишь?

– Да хто ж их упомнит, сынок. Знаешь, сколько тут за день людей перебывает? Один высокий такой, худой, чернявый. Второй – с тебя будет… А вон и его могилка, вишь?

Я сунул деду пятисотку «на коньяк» и подошел к простому деревянному кресту с большим круглым искусственным венком. Венок обрамлял небольшое цветное фото Мишки – там он был запечатлен крупным планом в офицерской парадке, с орденами и медалями, при золотых майорских погонах.

– Ишь, красавец какой! – резюмировал дед.

– Отец, прости Христа ради, оставь меня одного… – тихо попросил я.

Дед понимающе крякнул, повернулся и ушел.

Я смотрел на волевое округлое лицо Медведя на фото.

– Ну, здравствуй, брат! – поздоровался я – Как ты тут устроился?

Я присел на небольшую лавочку и коротко сложил руки на столик. Медведь все так же смотрел на меня немного искоса, с присущим ему серьезным прищуром.

– Ну что, нашел ты здесь покой, к которому так стремился? – спросил я.

Я чувствовал, что у меня покатились слезы, но я совершенно не морщился и не моргал. Я даже немного раскачивался взад-вперед, как это делал Медведь, сидя у останков Ивана.

– А как же теперь дядя Степа? Как же теперь все мы? Нам теперь что делать?..

Медведь смотрел на меня, а я смотрел на него. Сколько так прошло времени – я не знаю. Я только почувствовал, что кто-то подошел сзади. Я обернулся и узнал жену, то есть – вдову Медведя. Он мне показывал ее фотографии. В действительности она была очень худой, а может просто похудела за то время, как лишилась мужа. Меня она тоже узнала, Медведь наверняка показывал ей наши фотографии. Мы тогда совершенно случайно сфотографировались на аэродроме с Леонидом Якубовичем, который прилетал в Ханкалу.

Мы поздоровались.

Она села рядом со мной на лавку.