Обратный билет

– Как это произошло? – тихо спросил я.

– Сердце. Он умер во сне, – так же тихо ответила она.

Я больше ее ни о чем не расспрашивал. Она рассказала, что зимой приезжали Мирослав с Вовой Труком. Они по каким-то делам ездили в Москву. Потом, уже весной, Мирослав сообщил, что Трука убили на трассе Хабаровск – Чита. Они гнали машины на продажу и на них напали какие-то бандиты. Андрей-танкист еще раз ездил в Чечню, там и погиб – их вертолет был сбит где-то в Веденском ущелье, похоронен в своем Владивостоке. Сам Мирослав больше не служит, уволился по сокращению, работает где-то в Находке. Верещагин сейчас является слушателем Академии Генштаба, живет в Москве. Наверное, он – единственный из офицеров, который на данный момент все еще служит в армии. Деда, генерала нашего, давно «выпроводили» на пенсию. Саватеев уехал в Сирию военным советником и дальнейшая его судьба неизвестна, а Толя Андрияшин угодил в сумасшедший дом. Вот, вроде и все.

Я подвез домой вдову Городецкого. Зайти к ним в гости я отказался. Пообещал только заехать в гости на обратном пути. Затем я выехал на объездную трассу и, доехав до ближайшего придорожного кафе, за КПМ, остановился на ночлег. Поблизости уже стояли несколько фур дальнобойщиков.

Проснувшись, по привычке рано утром я умылся, поливая себе из пластиковой бутылки. Затем тщательно вытерся полотенцем и, закрыв машину, направился к кафе, собираясь там позавтракать. Неподалеку уже сидели местные женщины-торговки, продавая всякую всячину: фрукты, овощи, разные вещички и поделки. Но мое внимание привлек парень в пятнистой армейской курточке. Он сидел чуть в стороне, опустив голову. Ему было лет 25, аккуратно стрижен, побрит. Это был не бомж и не «синяк». Возле него стояли деревянные резные фигурки: зверушки, сказочные персонажи, птицы. Рядом лежали костыли. Этот парень был инвалид. На тыльной стороне его мозолистой ладони было наколото: «За ВДВ!». На рукавах его военной куртки и на погонах остались характерные темные пятна – следы от армейских шевронов и сержантских галунов. На груди в материале кителя виднелись дырочки, которые обычно остаются от крепления знаков воинской доблести и наград.

Я подошел, взял в руки лакированного орла, распростершего крылья, и притворно осматривая резную статуэтку, спросил:

– Сколько эта «Монтана» стоит?

– Пятьсот рублей, – ответил парень, удивленно глядя на меня и, видя, что меня совсем не интересует птица, поспешно добавил: – Вам отдам за двести пятьдесят.

– Что так?

– А, кому они на хрен нужны, эти поделки, – махнул рукой парень – Все одно, никто не берет.

– Сам делал?

– Сам.

– Красиво. Видел этих птиц вживую?

– Видел.

– На Кавказе?

– На Кавказе…

Было заметно, что вспыхнувшие огоньки в его глазах быстро угасли. Он уже с подозрением смотрел на меня.

– Там ноги оставил?

– Мужчина, вы будете брать эту вещь или нет? – хмуро спросил парень, весь сжавшийся внутри.

Я поставил птицу на место, подложил под нее тысячную купюру и сказал:

– Удачи, брат!

И ушел.

Вот, Родина и вернувшиеся твои дети…

…Глядя на море, я видел шумную городскую улицу, напоминающую зловещее ущелье среди высотных каменных джунглей. Я видел повсюду огромные ламинированные баннеры, разноцветные вывески и рекламные плакаты на стальных растяжках поперек улиц и проспектов. Там, среди ухоженных, широко улыбающихся белозубыми оскалами мужских и женских лиц, их всевозможных пассов и финтов пестрели всевозможные логотипы коммерческих банков и товарные знаки торговых фирм, украшенные красивыми вензелями и замысловатыми кучерявыми узорами. Там был достаток, сытая и беззаботная жизнь. Эти люди давно, основательно и надолго обустроились на этом празднике жизни. И я, глядя на эти плакаты, вдруг понял… Я понял и ужаснулся этой мысли – у нас нет святой идеи! Вместо этого у нас есть торговая марка! Банковский логотип. Таковы реалии нынешнего времени, общепринятые условия современного общества. И любой представитель этого общества готов идти к своей цели по головам ближних своих, не замечая стонов и стенаний под ногами. С кем мы воевали? Где была война? Ради чего? Может, мы воевали сами с собой? Быть может, это была война в наших душах? Я не знал ответов на эти вопросы. Так сложилось, что со дня сотворения Мира нравственность и безнравственность противостоят друг другу, равно, как и добро и зло. Но я знал точно одно – эту войну мы проиграли. Потому, что на этот раз безнравственность взяла верх. Потому, что нас уже убили, не смотря на то, что мы вернулись. Убили «щедрой» пенсией, пособием по инвалидности или «денежной компенсацией за участие в боевых действиях». Нас уже давно убили, а мы этого и не знали. Потому-то и кажется нам, что мы пришельцы из другого мира и мы здесь чужие.