Читаем Обратный билет. Воспоминания о немецком летчике, бежавшем из плена полностью

Однако прежде, чем наш план удался, нам пришлось пережить несколько страшных мгновений. Прежде всего количество глины, которую нам надо было прятать, все увеличивалось, и в конце концов ее стало так много, что потолки в комнатах верхнего этажа пошли буграми. В одном месте потолок вообще не выдержал груза земли и проломился, но мы так искусно залатали его простыней, что охрана так никогда и не догадалась о случившемся.

Самыми опасными днями для нас были субботы, когда комендант лагеря лично производил осмотр наших комнат. В это время нам полагалось сидеть по комнатам и ждать его появления. В сущности, комендант был неплохим человеком, и я всегда жалел, что вынужден видеть в нем только врага. Когда в течение недели произошло сразу несколько успешных побегов, комендант лишь насмешливо заметил:

– Кажется, это любимый вид спорта немцев.

Комендант лагеря всегда прибывал в сопровождении своей свиты, а эти джентльмены вечно совали свой нос в самые укромные места наших комнат, что приводило нас в некоторое замешательство. Мы постоянно пребывали в страхе, что во время такой проверки наш туннель непременно обнаружат. Ситуация осложнялась еще и тем, что нам приходилось проносить изъятую из туннеля глину через комнату, а стоило этой глине высохнуть, как она покрывала все великолепной красной пылью, от которой очень трудно было избавиться. Когда наши товарищи, копавшие туннель, вылезали на свет божий, они походили на краснокожих индейцев, и, чтобы окончательно уничтожить всякие следы пребывания в туннеле, им требовалось немало воды и мыла.

Глава 7

ЛЕЙТЕНАНТ ФОН ВЕРРА ПРИНИМАЕТ МЕРЫ

Над рытьем туннеля трудилось около двадцати человек, но с самого начала существовала договоренность о том, что массового побега не будет. Бежать должны были группами не более чем по пять человек. Массовый побег означал немедленное разоблачение и значительно уменьшал шансы беглецов на успех. На наш взгляд, попытку должны были предпринять те, кто лучше всего мог справиться с трудностями, которые ждали беглецов за пределами лагеря. Все остальные должны были утешать себя мыслью, что, если после побега туннель не обнаружат, в следующий раз наступит их очередь.

Работать, зная, что не сможешь воспользоваться плодами своего труда, было, честно говоря, нелегко. Это требовало высокой степени самоотречения и самопожертвования, так как, во-первых, это была тяжелая и грязная работа, а во-вторых, над нами постоянно висела угроза разоблачения. Каждый раз, когда охранник заходил в соседнюю комнату, у нас сердце в пятки уходило. Если бы наш туннель был обнаружен, мы все очутились бы в карцере.

По мере того как продвигалась работа, все чаще и чаще возникал вопрос, кто же войдет в число беглецов. Во-первых, человек должен был свободно говорить по-английски, но, поразмыслив, мы пришли к неутешительному выводу, что это условие невыполнимо. Австриец по имени Вагнер, лейтенант из люфтваффе, был наиболее близок к идеалу, благодаря тому что в свое время несколько месяцев провел в Штатах. Он говорил по-английски с американским акцентом, но это не имело большого значения. Английский язык остальных был еще дальше от совершенства.

Вторым условием была подходящая внешность. При случае человек должен был иметь возможность выдать себя за англичанина или скандинава. В этом отношении наивысший балл получил капитан Крамер из люфтваффе. Подобно Фанельсе и многим другим, Крамер тоже выпрыгнул с парашютом из подбитого самолета. Он приземлился во владениях одного британского офицера, который, по несчастливой случайности, как раз за несколько дней до этого потерял мать, погибшую во время воздушного налета на Лондон. Понятно, что, учитывая эти обстоятельства, этот англичанин был не слишком дружелюбно настроен по отношению к немцам в целом и к немецким летчикам в частности. Поэтому он набросился на Крамера и отметелил его до полусмерти.

Такое обращение со стороны британцев, к счастью, встречалось чрезвычайно редко, и оно не осталось безнаказанным. Например, офицер этот вскоре предстал перед военным судом и был понижен в звании. Несмотря на все пережитое, в Крамере по-прежнему жило отчаянное желание вернуться на фронт.

Следующим кандидатом в нашем списке был лейтенант Вильгельм, крупный и сильный мужчина со светлыми волосами и голубыми глазами, который легко мог сойти за шотландца. Кроме того, он был весьма неразговорчив и вряд ли привлек бы чье-то внимание.

Затем мы выбрали лейтенанта Маннхардта, коренастого и мускулистого парня, обладавшего безрассудной смелостью.

Пятым в этой партии был лейтенант Франц фон Верра, тоже из люфтваффе, который являлся идейным вдохновителем этого побега. В то время ему было двадцать шесть лет, он был невысок, но крепкого телосложения. Как многие невысокие люди, он всегда держался очень прямо, чтобы казаться выше ростом. Он всегда стремился быть в центре событий, одобрение и похвала окружающих были необходимы ему как воздух. Но фон Верру нельзя было назвать выскочкой, никто не ставил под сомнение его храбрость и находчивость.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное