Читаем Обратный билет. Воспоминания о немецком летчике, бежавшем из плена полностью

В лагере у него уже сложилась репутация специалиста по побегам, так как ранее ему удалось бежать из лагеря Гриздейл через подвал для хранения угля. Он пробыл на свободе всего несколько дней и был схвачен во многом благодаря тому, что у него не было определенного плана дальнейших действий. Фон Верра провел в карцере двадцать один день, затем его перевели в лагерь номер 13, в Суонвик. Его первая неудача не ослабила его решимости, и он постоянно твердил нам о том, как важно правильно организовать побег.

– Сбежать из лагеря довольно трудно, – говорил фон Верра, – но по сравнению с тем, что ждет тебя за его пределами, это представляется самым легким. Проблемы начинаются, когда ты, немец, оказываешься один на один с сорока двумя миллионами англичан.

Но фон Верра уже знал, как обвести их вокруг пальца.

Я летчик, – сказал он, – так почему бы мне тайком не проникнуть на борт самолета? Я полечу домой. Никто никогда раньше не делал этого, поэтому англичане не ожидают подвоха с этой стороны.

План фон Верры выглядел нереальным, и мы лишь скептически покачали головой. Его шансы были равны нулю. Нет, если забраться в самолет, то улететь на нем, конечно, можно. Возникает только один вопрос: как же захватить самолет? В общем, эта идея показалась нам нелепой. Но для фон Верры она таковой не была.

– Я прикинусь голландским летчиком, – уверенно заявил он. – Я достаточно хорошо говорю по-голландски, чтобы внушить доверие англичанам. А в летной форме все летчики на одно лицо.

Дни напролет он сидел в своей комнате, продумывая план побега. Он хотел подготовить ответы на любые вопросы, которые ему могли задать, и старательно заучивал ответы на память, считая, что даже самый неудачный ответ может звучать убедительно, если не выказывать страха и колебаний. Говорить фон Верра собирался на смеси английского и голландского языков.

В соответствии с планом фон Верра должен был добраться до ближайшего британского аэродрома, рассказать там историю о своем возвращении с боевого вылета и о вынужденной посадке, а затем попросить самолет, чтобы «вернуться на базу».

Этот план казался дерзким, но при благоприятном стечении обстоятельств можно было рассчитывать на удачу. Майор Фанельса, которому фон Верра рассказал о своем плане побега, дал несколько ценных советов и провел с фон Веррой что-то вроде репетиции. Майор Фанельса играл роль британского коменданта аэродрома, а фон Верра пытался как можно убедительнее изложить ему свою историю. Фанельса придумывал все новые и новые вопросы, которые при данных обстоятельствах могли бы возникнуть у англичанина.

Некоторые из ответов были сочтены неубедительными, и фон Верре пришлось сначала изобретать, а потом заучивать наизусть другие ответы. Затем последовала еще одна репетиция. Роль коменданта аэродрома играл другой наш товарищ. На этот раз, к удовлетворению присутствовавших, все прошло гладко. У майора Фанельсы было только одно замечание.

– Не торопитесь так, когда отвечаете, – сказал он, – иначе становится ясно, что вы выучили ответы наизусть.

После этого Фанельса, фигурально выражаясь, благословил предстоящий побег. Однако тут возникал еще один вопрос: даже если предположить, что фон Верре повезет и ему удастся захватить самолет и взлететь, то где гарантия, что при подлете к немецкому аэродрому его не собьют свои же? Мы предложили фон Верре воспользоваться парашютом, но он решительно заявил, что посадит самолет на аэродроме, чего бы ему это ни стоило. Для фон Верры это была неотъемлемая часть всего мероприятия, его главный козырь.

Британский аэродром, до которого планировал добраться фон Верра, находился к югу от лагеря, две другие группы беглецов должны были направиться на восток и запад соответственно. Целью одной группы был город Гулль на востоке, другой – Ливерпуль на западе. У беглецов было немного английских денег, вырученных от продажи разных мелочей британским охранникам, поэтому они предполагали воспользоваться обычным транспортом – автобусами и поездами, – чтобы добраться до мест назначения. Один только Вагнер считал свой английский достаточно беглым, чтобы воспользоваться попутками.

Поскольку мы, подводники, имели при себе достаточно гражданской одежды, проблемы, во что одеть беглецов, не возникло. Фон Верре повезло: от одного из пленных ему достался новехонький комплект летной формы. Это был экспериментальный образец, который в нашей армии пока еще не ввели, поэтому определить его немецкое происхождение было затруднительно. Фон Верра лично изготовил знаки отличия, принятые в голландской армии, и пришил их к форме.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное