Читаем Обратный билет. Воспоминания о немецком летчике, бежавшем из плена полностью

Фон Верра забрался в «харрикейн», и его охватила радость. Он нашел самолет, который к тому же только что заправили! Он поспешно осмотрел приборную панель. Очень похоже на «мессершмит», решил фон Верра. Вот только… тут не было и следа автоматического стартера. Или, может быть, он просто не заметил эту кнопку? Еще у него не было парашюта. «К черту парашют! – подумал фон Верра. – Я посажу самолет».

Подошел механик и, увидев, что фон Верра уже сидит в кабине, поднялся на крыло и протянул летчику бумаги. Фон Верра запихнул их в карман, почти не слушая разговорчивого механика, как вдруг тот спросил:

– А разрешение на взлет вы получили?

– Как, вы еще не сделали этого? – раздраженно спросил фон Верра. – Займитесь этим, мне пора лететь.

Тем временем он нашел на панели кнопку, которая почти наверняка была автоматическим стартером. Механик, недоуменно почесывая в затылке, спустился вниз.

– А разрешение на взлет вы сами должны получить, – прокричал он снизу и ретировался.

– Хорошо, хорошо, я спущусь через минуту.

Фон Верра подождал, пока механик не исчез из вида, и нажал кнопку. Послышался щелчок, и снова наступила тишина. Он попробовал снова. Опять щелчок. Лопасти пропеллера не шелохнулись. Фон Верра растерянно осмотрел всю панель. Переключатели магнето? Вот и они. Он щелкнул ими и снова нажал на кнопку. Ничего не произошло. Он в отчаянии осмотрел кабину: дроссель, высотный корректор, шаг винта. Должно быть что-то еще, что-то еще…

Его внимание было полностью поглощено приборной панелью, поэтому он не заметил, как к самолету подошли помощник коменданта и дежурный офицер.

– Какого черта вы там делаете? – прокричал помощник.

Фон Верра вздрогнул, но усилием воли взял себя в руки.

– Все в порядке, сэр, – бодрым голосом отозвался он. – Я бы с удовольствием воспользовался этим самолетом, чтобы вернуться на свою базу.

И он снова нажал на кнопку стартера.

Если бы только мотор завелся, он смог бы взлететь. Ему нужно только поднять самолет в воздух, и тогда ему уже ничего не страшно. Он помахал рукой офицерам, стоявшим у самолета, а другой рукой лихорадочно нажал сначала на одну кнопку, потом на другую в отчаянной надежде, что в самый последний момент мотор заработает… Снова и снова он нажимал кнопку стартера, но мотор даже не чихнул. Ничего не получается… Должно быть, в конструкции «харрикейнов» был какой-то неизвестный фон Верре секрет.

– Вылезайте из самолета и пойдемте со мной. – Помощник коменданта уже стоял на крыле самолета и его голос звучал холодно и решительно.

– Ладно, старина, – сказал фон Верра с притворной веселостью и выбрался из кабины. Ничего другого ему не оставалось. Тут он увидел, как к самолету спешит механик с… ну, конечно! С аккумуляторной батареей для наземного запуска!

Все сели в машину и отправились обратно в административное здание.

– Мы только что созвонились с вашей базой, – холодно сказал помощник коменданта. – Они сказали, что все «веллингтоны» на месте, более того, они никогда о вас не слышали. Как вы это объясните?

«Ну вот и все», – подумал фон Верра. Однако он предпринял еще одну попытку выиграть время. Если бы ему только удалось отвлечь их внимание хотя бы на некоторое время, он обязательно бы что-нибудь придумал.

– Никак не могу запомнить ваши английские названия, – сказал он и улыбнулся. – Наверное, я просто ошибся.

Аргумент звучал неубедительно. Фон Верра и британские офицеры вошли в столовую. Летчики как один повернулись и уставились на фон Верру.

– Пять германских офицеров люфтваффе бежали прошлой ночью из лагеря военнопленных возле Дерби, – сказал помощник коменданта.

«Все кончено», – подумал фон Верра. Что-то пошло не так. Ведь в лагере только сейчас должны были обнаружить его отсутствие. Может быть, остальных уже схватили? Как бы там ни было, уже не было смысла отрицать очевидное.

– Вы правы, джентльмены, – сказал фон Верра. Я один из этих офицеров. Если бы я только знал, как завести этот проклятый «харрикейн», я уже был бы далеко отсюда.

– И куда вы собирались отправиться? – поинтересовался помощник коменданта.

– В Дублин.

– В таком случае должен вас огорчить – ваш полет закончился бы над Ирландским морем, топлива в баках самолета только на сто пятьдесят миль.

К немалому удивлению фон Верры, летчики разразились смехом, окружили его и принялись пожимать руки, дружески хлопать по спине и угощать кофе. Через некоторое время, когда волнение немного улеглось, фон Верра рассказал свою историю.

Его истребитель был подбит над Англией 7 сентября, когда он прикрывал звено «хейнкелей». Они были атакованы «харрикейнами», и в завязавшемся воздушном бою истребитель фон Верры столкнулся с другим самолетом. Фон Верра выпрыгнул с парашютом.

Он наслаждался горячим кофе и понемногу начал расслабляться в дружеской атмосфере. Среди этих парней он чувствовал себя как дома. Воздушное братство не признает границ. Фон Верра рассказал и о своем побеге из лагеря.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное