Читаем Обратный билет. Воспоминания о немецком летчике, бежавшем из плена полностью

Когда обращаешь свой взгляд в прошлое, все это кажется до крайности нелепым, но в то время мысль о путешествиях полностью поглотила наше внимание и, главное, вселяла в нас бодрость. Никому из нас не приходило в голову, что вместо пустых мечтаний было бы лучше готовить себя к мирной жизни. Но даже в 1943 году, когда стало очевидно, что дела Германии идут далеко не блестяще, всякого, кто осмеливался высказать такую мысль, называли «пораженцем».

С начала войны много писали о терроре, насаждаемом в лагерях военнопленных фанатичными национал-социалистами, фантазия которых доходила даже до создания тайных судов (наподобие фемгерихта,[2] что действовал в смутное время в средневековой Германии). Наверное, в тех лагерях, где руководство внутренней организацией военнопленных было в руках нацистов, для любого, кто осмеливался высказать хотя бы малейшее сомнение в победе Германии, последствия могли быть самыми непредсказуемыми. У нас в лагере, к счастью, ничего подобного не было. Авторитета троих старших офицеров было достаточно, чтобы пресечь любые беспорядки.

Впрочем, был среди нас один офицер, который обратился к коменданту лагеря с просьбой перевести его в другой лагерь. Несколько наших товарищей устроили самозваное судилище и заочно приговорили «дезертира» к смерти. К счастью, его вовремя успели перевести в другой лагерь, потому что, если бы вдруг дошло до дела, трудно сказать, что взяло бы верх – разум и здравый смысл или фанатизм.

Между прочим, этот самый офицер оказался настоящим баловнем судьбы: он отправился в Канаду и работал там лесорубом, пока в один прекрасный день его познания в геологии не сослужили ему хорошую службу. Он обнаружил месторождение богатой руды, закрепил свое право на участок и потом продал его крупной корпорации за полмиллиона долларов.

Тем временем слухи о нашем переезде в Канаду все множились и, наконец, в один из январских дней 1941 года получили подтверждение: каждому из нас велели купить зимнее пальто и шапку. Груды пальто и шапок были разложены в холле, и мы могли выбрать себе одежду по размеру. Для этого нас стали вызывать по алфавиту, и, когда настала моя очередь, выбор уже заметно сократился. Однако мне все-таки удалось купить за семь фунтов синее пальто из добротного сукна, а также теплую шапку. После того как мы обзавелись одеждой, нам объявили, что 15-го числа нас отправляют в Канаду.

Но на этом история с пальто не закончилась. Когда мы, наконец, прибыли в Канаду, полковник Стетхем, начальник управления по интернированию, в ужасе всплеснул руками, увидев нас в гражданской одежде, которая могла оказать нам неоценимую помощь в случае побега. Полковник был совершенно прав. Успехом своего третьего побега Франц фон Верра во многом обязан своему синему гражданскому пальто, которое он приобрел при содействии британского коменданта лагеря для военнопленных. Как только мы сошли с корабля, канадцы тут же отобрали у нас наши пальто, но то, что они предложили нам взамен, трудно было даже назвать одеждой: длинные синие куртки из грубого сукна, на спине каждой из них был нашит огромный красный круг, свидетельствующий о нашем незавидном статусе пленных. Предложенные нам брюки тоже были синего цвета с широкими красными лампасами по бокам. Все это смотрелось до крайности нелепо.

– Об этом не может быть и речи, – решительно заявили мы. – Мы – военнопленные, и к тому же офицеры, и мы отказываемся носить эту тюремную робу.

Вся эта история произошла в поезде, на который мы сели, сойдя с корабля в Галифаксе. Этот поезд уносил нас в лагерь для военнопленных у озера Верхнее. Путешествие продолжалось три дня и четыре ночи, и к тому времени, когда мы, наконец, прибыли в пункт назначения, спорный вопрос с одеждой все еще не был решен. Стоял солнечный зимний день, и мы зашагали в лагерь без пальто, отказавшись от предложенной нам канадцами формы. Было уже очень холодно, около 20 градусов мороза, и через день-два стало ясно, что из создавшейся ситуации есть только два выхода: либо мы замерзнем насмерть, либо канадцы сдадутся. Так и случилось – они пошли на попятный и вернули нам наши пальто. Позже, когда из Германии начала прибывать теплая одежда, эти английские пальто у нас отобрали и поместили на склад, а после нашего освобождения снова вернули их нам. Это было очень кстати – в послевоенной Германии эти пальто сослужили нам хорошую службу.

Вообще одежный вопрос долгое время занимал наши умы. Большинство из подводников были выловлены из воды в весьма плачевном виде – на некоторых из нас было только нижнее белье. В результате мы вынуждены были расхаживать в каких-то случайных вещах и потому нередко выглядели как пугала. Наши летчики, напротив, были одеты аккуратно и даже щеголевато. Один из них даже расхаживал во фраке. Он присутствовал на официальном приеме, когда его эскадрилья была по тревоге поднята в воздух. Летчик натянул свой комбинезон поверх фрака и взлетел вместе с остальными. В бою его самолет был сбит, и летчик угодил в плен.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное