Читаем Обратный билет. Воспоминания о немецком летчике, бежавшем из плена полностью

По пути мы снова миновали немало станций под названием Боврил и завершили наше путешествие в Гриноке. В гавани на якоре стояло несколько больших пассажирских пароходов. Мы поднялись на борт «Герцогини Йоркской», лайнера водоизмещением в 15 000 тонн. В Канаду отправляли не только офицеров, но и военных других званий, и на борту корабля мы встретили некоторых членов экипажа нашей подлодки. Нашего командира, Йениша, отправили в Канаду позже.

Нас, офицеров, разместили в каютах в кормовой части корабля. Нам разрешалось покидать наши каюты только для приема пищи и часовой прогулки по верхней палубе.

Тем же вечером «Герцогиня Йоркская» подняла якорь, и мы услышали шум винтов – такой знакомый нам звук. Я снова был на борту корабля, но на этот раз в качестве пассажира.

Глава 12

В КАНАДУ

Проснувшись на следующее утро, мы обнаружили, что наш корабль все еще находится в гавани. Мы поинтересовались причиной задержки. Оказалось, что на борту судна возникли какие-то проблемы, и, в самом деле, чуть позже с корабля на буксир пересадили разношерстную группу моряков. Эти люди отказались пересекать Атлантику, пока им не выплатят страховку, и были сняты с корабля. Это происшествие задержало отправку всего конвоя на двадцать четыре часа. Когда инцидент был исчерпан, «Герцогиня Йоркская» присоединилась к остальным кораблям. Наш конвой состоял из пяти больших пассажирских лайнеров и около десятка торговых кораблей. Наше судно заняло место в самом конце конвоя, что вызвало у нас, подводников, некоторые опасения. По собственному опыту мы знали, что наибольшей опасности в конвое подвергаются либо головной корабль, либо судно, замыкающее конвой. Нам было совершенно ясно, что, если Кречмер, Шепке или Прин вдруг окажутся поблизости, нам не поздоровится, поэтому мы обзавелись спасательными жилетами и проинструктировали наших товарищей из люфтваффе, рассказав им, что следует делать, если корабль пойдет ко дну.

Наших охранников перспектива быть торпедированными пугала куда больше, чем нас, и мы приложили все усилия, чтобы «ободрить» их. Мы доверительно сообщили им, что в Атлантику как раз направлено несколько германских субмарин, для которых наш конвой, несомненно, представляет лакомое блюдо. Лица наших охранников позеленели, не знаю, правда, от страха или от морской болезни. Между прочим, в это время года шторма были частым явлением, и морская болезнь в равной степени косила как военнопленных, так и охранников. Нам даже пришла в голову мысль, что в случае плохой погоды группе решительно настроенных военнопленных не составит большого труда захватить корабль. Но в этом не было никакого смысла, поскольку поблизости постоянно крутились линкор «Репалс», крейсер и несколько эсминцев. Тогда мы принялись строить планы захвата корабля в общей неразберихе, которая поднимется в случае нападения на конвой немецких подлодок. В этом случае можно будет попытаться направить корабль в Португалию. Строя наши планы, мы почему-то ни разу не подумали о том, что наш корабль тоже может быть торпедирован. Все-таки мы были неисправимыми оптимистами.

Пока мы предавались фантазиям, один из наших товарищей, обладавший стальными нервами, совершенно свободно разгуливал по кораблю. Он заметил, что его парашютный ранец имеет определенное сходство со снаряжением механиков из машинного отделения. Он добыл где-то огромный гаечный ключ и с этим ключом на плече расхаживал по кораблю, не вызывая никаких подозрений у охранников. Ему даже удалось под какимто предлогом побывать на мостике. Команда корабля состояла в основном из новичков, и капитану даже не приходило в голову, что этот механик – фальшивый. «Механиком» был не кто иной, как Франц фон Верра.

В результате его наблюдений выяснилось, что кроме военнопленных на судне также находились летчики британских ВВС, направляющиеся в Канаду на летную подготовку, канадские солдаты, следующие домой в отпуск, и группа британских офицеров, которые должны были заняться боевой подготовкой канадских солдат. Через некоторое время нам удалось установить контакт с некоторыми из этих пассажиров, хотя такое общение было строго запрещено. Для совершения побега нам очень нужны были деньги, а эти пассажиры подсказали нам хороший способ заработать. Они с радостью покупали у нас знаки отличия, пуговицы и даже награды. Первый, кто осмелился продать свой Железный крест, подвергся резкой критике со стороны своих товарищей, посчитавших его поступок святотатством, но стоило ему заявить, что он выручил за свой крест два фунта, как остальные один за другим последовали его примеру. Вскоре предложение превысило спрос, и в конце концов рыночная цена на Железный крест на борту «Герцогини Йоркской» упала до пяти шиллингов с мелочью.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное