Читаем Обратный билет. Воспоминания о немецком летчике, бежавшем из плена полностью

К счастью, в Канаде нам, невезучим подводникам, сообщили, что мы можем заказать себе обмундирование, если позаботимся оплатить его, и мы, конечно, ухватились за эту возможность. Один из наших охранников до войны был портным. Он снял с нас мерки, а портной в Виннипеге по нашим эскизам сшил нам форму. Через восемь недель форма прибыла, и мы, с нетерпением развязывая пакеты, наверное, выглядели как дети, открывающие рождественские подарки. Наконец-то мы оденемся, как приличествует офицерам. Форма была прекрасно сшита, медные пуговицы и золотые галуны заслужили наше полное одобрение, но, к нашему горькому разочарованию, все вещи оказались нам велики. Казалось, форма была сшита для великанов. Брюки были так широки, что я, пожалуй, мог бы тайком вынести из лагеря кого-нибудь из своих товарищей, пожелай тот воспользоваться для побега таким нетрадиционным способом. Поначалу мы никак не могли понять, в чем дело, но потом нас осенило: наш охранник снимал мерки в сантиметрах, а виннипегский портной решил, что все мерки в дюймах, и, сообразуясь с этим, сшил нам форму.

Для меня все закончилось не так уж плохо. Я довольно крупный мужчина, и мне быстро ушили форму самого щуплого из моих товарищей. Остальные вынуждены были отослать форму назад и ждать, пока ее перешьют.

Еще находясь в Британии, после некоторых размышлений мы пришли к выводу, что наш переезд в Канаду, чему мы сначала так радовались, сулит нам мало хорошего. Начать с того, что мы должны были пересечь Атлантику, которая являлась районом боевых действий. Наша жизнь подвергалась опасности, а это было нарушением Женевской конвенции. Мы заявили формальный протест, но британские власти, принявшие нашу жалобу, проигнорировали ее, и Красный Крест узнал обо всем, когда мы уже были на пути в Канаду. Однако, что касалось питания, Канада представляла собой рай для голодных военнопленных. В Англии мы сидели на полуголодном пайке, поскольку британцы и сами вынуждены были довольствоваться малым, поэтому перемены в этом вопросе нами весьма приветствовались.

Когда наш протест не возымел действия, некоторые из нас решили избежать переезда своими силами. В частности, в Канаду запрещалось отправлять больных военнопленных, а среди нас было несколько человек, попадавших в эту категорию. Это был капитан люфтваффе, потерявший ногу, лейтенант, страдавший от хронической желудочной болезни, и капитан Басc, потерявший глаз в Польскую кампанию. Во время Битвы за Англию, он дрался с врагом наравне с остальными, но теперь усиленно притворялся, что стремительно теряет зрение в оставшемся глазу. Когда в лагерь прибыла медицинская комиссия, чтобы осмотреть кандидатов на репатриацию, Басc был занят игрой в футбол. Так случилось, что члены комиссии задержались у кромки поля, наблюдая за футболистами, но как только весть о приезде комиссии достигла ушей Басса, он тут же скрылся с поля. Чуть позже несчастный страдалец, ведомый своими товарищами, предстал перед медкомиссией.

По всей вероятности, среди членов комиссии не было окулиста, так как Басса тут же вычеркнули из списка тех, кто должен был отправиться в Канаду. Я помню, как он торжествующе подмигивал нам единственным глазом, когда мы уезжали. Однако его так и не отправили на родину, так как следующая комиссия, в которую уже входил окулист, разоблачила его обман, и Басc вынужден был остаться в Англии до конца войны. Он так и не узнал, чего лишился, – мы жили припеваючи в Канаде, которая не знала, что такое пайки и продовольственные карточки.

В лагере Гриздейл-Холл, чьи обитатели также должны были отправиться в Канаду, был один пленный, который так хотел остаться в Англии, что спрятался в укромном месте, предварительно запасшись едой и питьем. Когда отправляли остальных пленных, одного человека, естественно, недосчитались, но британцам тогда было не до поисков, и они попросту махнули на него рукой. Когда запасы пищи подошли к концу, беглец вылез из своего укрытия в надежде найти лагерь опустевшим, но здесь его ждало разочарование. Он обнаружил, что в лагерь привезли новую партию пленных. Теперь в их рядах был один лишний человек, и они немедленно воспользовались этим, чтобы скрыть побег одного из заключенных. Однако этот трюк не сработал, и в конце концов наш страдалец вынужден был объявиться перед комендантом. Он тоже провел всю войну в Англии и позднее очень сожалел, что не отправился со своими товарищами в Канаду.

14 января мы уложили в картонные коробки те немногие пожитки, которыми обзавелись за время пребывания в плену, и готовы были отправиться в путь. На следующее утро нас отвезли на станцию и посадили в поезд, следующий на север. Мы были полны воодушевления. Перспектива путешествия через океан представлялась нам довольно приятной, все лучше, чем постоянно сидеть на одном месте. Кроме того, война все равно скоро закончится, и мы вернемся домой. По пути на одной из станций к нашему поезду прицепили несколько вагонов с нашими соотечественниками из лагеря Гриздейл-Холл.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное